Запретный мир
Шрифт:
Шмыгнув носом, Юмми сняла с углей горшок, прикрыла дымящуюся похлебку деревянной крышкой. Жиденькая получилась похлебка, совсем не наваристая… Хорошо, что в землянке остались кое-какие крохи еды, а то уже пришлось бы голодать. В селение не пускают, пищи не несут. Вчера слепая Нуоли хотела ощупью перейти мостик – прогнали сторожа бабушку. Ручей снова обмелел, рыба из него ушла, остались лишь ничтожные верхоплавки. Можно попытаться пойти в лес на охоту, подстрелить тетерку или рябчика, но позволят ли сторожа отойти от землянки хотя бы на сто шагов? Ох, не позволят…
Быть может, Растак только делает вид, что не решил еще, как поступить с ней и дедушкой? Быть может, воля вождя состоит в том, чтобы заморить ослушников голодом, не заставляя воинов переступать через законы предков, пятнать оружие кровью сородичей? Вождь неглуп.
Скарр спал. Закусив губу, Юмми долго смотрела на дедушку, злясь и жалея. То, что еще вчера показалось ей безумной, страшной мыслью, сегодня обрело силу, рвалось наружу, и не было больше сил терпеть это в себе. Прости, дедушка…
Юмми заметалась по землянке, перебирая вещи, отыскивая нужное. Скарр забеспокоился во сне, и она затаилась, дрожа, как испуганная мышь. Дедушка поморщился, пожевал губами и вновь задышал глубоко и ровно. Он улыбался.
Теперь Юмми двигалась тихо, как ласка, выслеживающая полевку. Сняла разрисованную тайными знаками летнюю накидку, стянула через голову холстину мальчишеской рубахи. Покачала головой, осмотрев старое платье матери, когда-то нарядное, а теперь ветхое, с давно вылинявшими узорами, и все-таки надела. Туго и высоко подпоясалась, подчеркивая обтянутую тканью грудь. Расчесала волосы на девичий манер. Подумав, вынула из тайника и поверх колдовских амулетов повесила на шею женское украшение – расшитый речным бисером шнурок с двумя узорчатыми медными подвесками и одной самоцветной, посередине, зажатой в гнутой золотой пластинке, формой напоминающей птичью лапу. Многие женщины племени носят просверленные самоцветы – иглы турмалина, фиолетовые, неровно окрашенные аметисты, иногда кроваво-красные рубины и сапфиры глубокой сини вечернего неба, но ни у одной, исключая старшую жену вождя, нет такого украшения – прозрачной зеленой капли, схваченной тусклым золотом. В самоцветах не живут духи, как в простых камнях, все ясные камни, цветные или бесцветные, – слезы великой Матери-Земли, а этот, редчайший, кажется случайной слезинкой богини Лат, покровительницы лесов, трав и весны, каждый год побеждающей студеную Морену. Украшение досталось дедушке от Ильмы, первой жены, по которой долго не уставала тосковать душа старого чародея. Он не подарил изумруд второй жене…
Все ли взято? Вот заплечная сумка, в ней все, что надо кудеснику для непростого дела. Собрано еще утром – руки сами отбирали нужное, будто наперед головы знали, как и что будет.
Прежде чем выскользнуть из землянки, Юмми оглянулась на дедушку и еще раз придирчиво осмотрела себя. Да… Теперь никто не обманется. То-то ахнут сторожа!..
И впрямь – ахнули. Потом у старшего в карауле, рябого Изяя, щербатый рот расплылся шире бороды, а младший паренек, до битвы с плосколицыми еще ходивший в мальчишах, так и остался стоять с разинутой варежкой. Шутка ли – нелюдимый ученик колдуна оказался не сверстником, а сверстницей!
Но копья, чуть только Юмми ступила на бревна мостика, наставили оба.
– Нельзя, – прорезался у Изяя хриплый голос. – Вождь не велел.
Юмми бесстрашно взялась за древки, развела копья в стороны.
– Я как раз к вождю.
Изяй покачал головой и высвободил копье. Ухмылка быстро сползала с его лица.
– Сказано: нельзя тебе, вражья душа. Возвращайся к своему колдуну, чтоб его прокляли предки. Чтоб ему улечься в могилу голым, без пищи и воды…
– Тогда пусть вождь придет сюда. – Юмми сделала шаг назад и застыла, скрестив руки на груди. Словно и не слышала последних слов рябого тюремщика. – Я буду ждать его здесь.
Сторожа переглянулись.
– Зачем тебе к вождю? – спросил Изяй.
– Это узнает только он.
– Вождь не хочет видеть ни тебя, ни колдуна, – напыщенно произнес Изяй. – Уходи. Или мне кольнуть тебя?
Слова его сопровождались угрожающим жестом. Медное острие копья закачалось опасно близко. Юмми вызывающе тряхнула головой, сбрасывая с лица темную прядь. И вдруг расхохоталась прямо в лицо сторожам.
– Я буду ждать здесь. Если ты, храбрый воин, – в ее голосе послышался сарказм, – боишься гнева вождя, то позови хотя бы Хуккана. Он ведь не столь страшен? И менее гневлив, не правда ли?
Изяй изменился в лице.
– Я не боюсь никого и ничего, – процедил он сквозь прореху в зубах. – Я спрошу Хуккана, хочет ли он говорить с тобой. Жди здесь и не ступай на этот берег, иначе узнаешь, какова в животе медь… Ты понял? – обратился он к парнишке.
– А?.. Да. – Тот не сводил с Юмми восхищенного взгляда.
Изяй грохнул его кулаком между лопаток.
– Повтори, что ты понял?
– Ну… не пускать ее, стало быть.
– Вот и не пускай.
Хуккан появился неожиданно быстро, словно специально прятался за ближайшим домом, ожидая, когда позовут. Хотя нет, конечно. Станет правая рука вождя играть в прятки, будто дитя малое!
Увидев Юмми в женском наряде, он опешил лишь на мгновение. Затем усмехнулся – не грязненько, как Изяй, а с пониманием. По его знаку сторожа отошли чуть ли не на два десятка шагов.
– Говори.
– Я скажу вождю, – твердо ответила Юмми. Сейчас она удивлялась сама себе: и откуда только взялась непреклонность?
– Ты несешь ему слова колдуна? – Хотел того Хуккан или нет, но в его голосе прозвучала неприязнь.
– Нет. Я буду говорить от себя.
Раздумывая, Хуккан присел на корточки. Набрав пригоршню мелких камешков, прошептал над ними простое заклятье, успокаивающее духов, и разом швырнул в ручей всю горсть.
– Видишь? Это ведь мы. Вот что сделал с нами выживший из ума колдун. Были камешки – и нет их, скоро не станет и нас. А ты, если не догадаешься умереть, проживешь свой век рабыней в племени Волка или Вепря. Но не в этом дело… Вождь сюда не придет, а как вести тебя к нему – не знаю. Увидят люди – могут ведь и убить. Человека недолго потоптать насмерть. Разве что пройти с той стороны, в обход селения…
– Нет, – отрезала Юмми. – Они должны видеть. Я не боюсь.
Авторитет ли Хуккана, сильнейшего из воинов племени, удержал соплеменников от расправы или огорошил новый облик «ученика чародея» – но никто не кинулся драться, не швырнул в спину камень, даже не крикнул вслед обидное слово, когда Хуккан и Юмми шли через селение. Соплеменники молчали, смотрели… Многие, бросив повседневные дела, потянулись следом к дому вождя, но и только.
Проскальзывая вслед за Хукканом в жилище вождя, Юмми чувствовала затылком тяжелые взгляды. К Растаку дорогие соплеменники всей толпой не сунутся, но и по своим домам не разойдутся, будут стоять и ждать, как рассудит вождь, лелея надежду принять участие в казни, если вождь решит отдать преступницу людству на расправу…
В отличие от рябого Изяя, Растак постарался скрыть оторопь. Лишь кустистая бровь вождя поползла вверх, а губы искривились в недоброй усмешке.
– Вот как…
В ответ Юмми только кивнула: вот так, мол.