Запретный плод
Шрифт:
– К театру это как раз не имеет отношения. Это же не кино. Слепков не сохраняется. Никто из живущих не видел, как играла Ермолова. Наше искусство эфемерно, оно растворяется в воздухе, как только мы уходим со сцены.
Он серьезно возразил:
– Что-то остается в душе каждого зрителя.
Сморщив нос, Ольга махнула рукой:
– Это только громкие фразы! Филозов всю жизнь сеял разумное, доброе, вечное, а на него напали сразу после спектакля, избили жутко… Что у них было в душах?
– Это были не его зрители.
– Но что-то ведь
– Не все, – заверил Макс. – Хотя он реально стоит того, чтобы его знал каждый.
Быстрый взгляд, умоляющий какой-то, словно просит разрешения сказать:
– И вы этого стоите.
– И вы хотите первым меня увековечить, – отозвалась насмешливо, хотя себе призналась, что это приятно.
Его улыбки были короткими, словно торопливых белых бабочек-однодневок выпускал.
– А вдруг?!
– Я вам желаю этого, – сказала Ольга серьезно. – Не именно с моим портретом, а чтобы вообще, все – на века.
– Да вы ведь еще не видели моих работ. А вдруг я – бездарь?
– Вы? Нет. Не может быть. В вас чувствуется… мощь.
Она ощутила, как опять краснеют щеки. Муж всегда подсмеивался над ней за это: «Ты – вечная гимназистка. Розы алеют на щеках!» Ему нравилось касаться губами ее щек, он говорил, что такие бывают лишь у детей. Но Пашку он почему-то никогда не целовал… Не мог простить сыну того, что он останется с ней, когда самому придется уйти? Нет, это глупо даже для Вадима… Хотя если припомнить все, чем он ее мучил…
Макс только посмотрел на нее пристально. Тоже уловил невысказанное? Брови сошлись черными мазками. В его лице все – мазками. Одновременные четкость и легкость. Тонкий овал, никакой тяжеловесной челюсти, мощных желваков. А сила так и сквозит в каждой черточке, вот странно… Наверное, подобное лицо Цветаева сравнила с клинком. Было у Марины такое? Или это она сама только что придумала? Забывать стала, давно не перечитывала, Фаулзом увлеклась. С «Волхвом» по квартире ходила, одной рукой уборку делая, из другой толстенный том выпустить не могла. Следом «Башню из черного дерева» прочитала, «Мантиссу», «Коллекционера»… Заворожил. А чего еще ждешь от книги? Мердок считала, что в памяти читателя остаются только магия и сюжеты. Остальной выпендреж автора улетучивается, не коснувшись души, к которой литература и обращена. На кого-то действует волшебство одного писателя, на кого-то – другого. В результате у каждого появляется свой читатель, борьба бессмысленна, как в любви – насильно не заставишь очароваться.
– А вот и Переделкино, – объявил Макс, повернув налево. – Экскурсию оплачивать будете?
– А дорого берете? – мгновенно включилась она в игру.
– С вас – одно доброе слово!
– Согласна.
– Тогда посмотрите направо, товарищи! Сейчас мы проезжаем владения губернатора Московской области Бориса Громова.
– О! – вырвалось у Ольги. – Заедем в гости?
Помотав
– Теперь взгляните налево. Перед вами дача спикера Бориса Грызлова.
– Неплохо, – вздохнула она. – У вас такой же дом?
– Увидите. – Он загадочно расширил глаза.
«Что за крови в нем намешаны? – подумала Ольга. – Что-то восточное тут явно присутствует… Спросить – неудобно как-то. Может, к слову придется, сам скажет?»
– Так… Впереди у нас речка Переделка. Видите мост? Справа, кстати, Самаринский пруд. Была тут раньше усадьба графов Самариных. Парк обалденный просто – липовый. А из построек уцелел один деревянный дом. Стилем ампир интересуетесь?
Она дернула плечом:
– Да как-то не особенно…
– Вообще-то по Переделкино пешком ходить надо. Ауру впитывать. Здесь же кто только не жил!
Остановила его улыбкой:
– Ну, это я знаю.
Он сразу смешался:
– Конечно… Нашел кому рассказывать…
– Да нет, Макс! – спохватилась Ольга. – Это как раз здорово, что вы рассказываете! Я же только теорию знаю, имена. Живьем никогда не видела. Хотя вообще-то парочка поэтов через мою жизнь прошмыгнула… Из ныне здравствующих.
Нервная усмешка:
– Стихи посвящали?
– А то! – ответила Ольга, как он недавно. – Воспевали мою неземную красоту… У меня даже хранятся где-то автографы.
– Загоните с аукциона, когда знаменитыми станут?
– Не похоже, что станут… Хотя… Кто год назад знал писателя Сергея Минаева? Только его тезку – певца.
Макс удивился:
– А есть такой певец?
«Вот тебе и пропасть между поколениями, – отметила она с легкой досадой. – Конечно, он тех песен и не слышал…»
– Был. Может, и сейчас поет.
– А ваши поэты? Пишут?
– Наверное. Они оба – в прошлом. Я не люблю туда заглядывать…
– Много неприятного?
– Приятного больше, – не постыдилась признаться Ольга. – Не поэтому не люблю… Просто когда часто обращаешься к прошлому, кажется, что мало осталось будущего.
Он сдавленно кашлянул, будто собирался произнести спич:
– Я читал где-то, что только сегодняшний день имеет ценность. Прошлого уже нет, а наступит ли будущее, пока неизвестно.
«А ведь он прав, – это ее даже обрадовало. – Какой смысл бояться завтрашней боли или стыда будущего? Я ведь могу и не дожить до этого будущего? Или просто никакой боли и не возникнет. Что там будет завтра – кто знает? Зато я точно знаю, что мне нужно сейчас…»
Макс опять отвлек ее от мыслей о самом себе:
– Тогда – что? Погуляем потом?
– Потом? – осторожно уточнила она. Но не испуганно, а чуть улыбнувшись, чтобы подтолкнуть его этим движением губ в нужном направлении.
– Ну, я же обещал показать вам свои сокровища… Или вам это на самом деле не так уж и интересно?
– Очень интересно.
Ольга заглянула ему в глаза, чтобы не осталось сомнений. Его ресницы быстро смокнулись, будто Макс поймал ее взгляд, замкнул в себе.