Зараза
Шрифт:
Пока щелкал настройки, прокручивал в голове все, что успел наговорить профессор. Понятно, что он стоял у истоков испытаний, с ним была Астрид. Все пошло не так и женщины решили соскочить, да закрыть программу. Это радовало, а то я уже много плохого про девчонку надумать успел. А дальше очкарик взбунтовался и продолжил эксперименты уже сам. Сколько он там сказал, я планировался в восьмом десятке уже. Так, а почему он сказал, что на сегодня два эксперимента?
Я чуть лапшой не обжегся, подскочил и ломанулся до конца проводить обыск.
Глава 18
Три стальных ящика, практически кубы с метровыми гранями. Какая-то игра в наперстки получается, три стакана, а под одним шарик. Крышка с массивным засовом сверху, сбоку маленькое окошко, затянутое стальной сеткой. Ячейки меньше миллиметра, да еще под углом, как жалюзи, даже фонариком ничего не просветить.
Я прислушался. В двух точно кто-то есть. Слышу трение и легкое постукивание. На азбуку Морзе не похоже, а вот то, что кто-то локтями да коленями в борта упирается, вполне возможно.
Стукнул прикладом по первому ящику, в ответ тишина. Подцепил засов, вскинул крышку и отпрыгнул, целясь из «эмпехи». Никого и ничего, даже шорох прекратился, зато по комнате разнесся резкий запах разложения. Черт, ведь верно говорят, не трогай, оно и вонять не будет.
Отбросил пистолет-пулемет на бедро, выхватил томагавк и, светя фонариком, подошел обратно. Потянулся на цыпочках и выгнул шею — тело. Скрюченное чернокожее тело с густой копной жестких волос. На подпорченном плече ярко алеет след от укола, опух и раздулся, а в эпицентре красная паутинка. Похоже, я нашел эксперимент за номером семьдесят седьмым.
Захлопнул крышку, задвинул засов и пошел к следующему ящику. Кто-то сопит, замер и других звуков не слышно. Я стукнул рукояткой топора по крышке, и вышло даже громче, чем я ожидал, когда сталь грохнула по стали. Ответ пришел незамедлительно — рычание, удар в стенку, потом удар такой силы, что засов подскочил и в крыше появилась вмятина.
Ясно, такое мы уже проходили в консульстве с подарками в багажнике. Я подергал засов, пытаясь убедиться, что просто так его не вырвать, и пошел дальше.
Процедура повторилась.
Удар по крышке, ожидание ответа. И ответ пришел. Стукнул я, изнутри стукнули в ответ. Стукнул дважды, и в ответ два раза. Тогда простучал, как мне казалось понятную мелодию, по сути единственную, что я помнил из детства: до-до-фа, соль-ля-соль, фа. Прозвучало это, конечно, иначе — два коротких, один длинный, четыре промежуточных. И получил ответное корявое «пусть всегда будет солнце». Тот, кто там сидит, может мое творчество и не распознал, но точно разумен.
Быстрая смена оружия, топор в чехол, «эмпешку» в руки. Отодвинуть засов и отступить на пару шагов.
Крышка поднялась сама. А я не выдержал и разочарованно вздохнул. Руки, толкнувшие крышку — черные, худые черные руки, сплошь покрытые татуировками. Обладатель символов,
— Ну, здравствуй, Чебурашка, — я дернул глушителем, показывая, чтоб не опускал пока руки, — Вот ты, оказывается какой?
На голове с бритыми висками и закосом под ирокез лежали черные косички, и будто зализанные уходили за непропорционально большие уши. Лицо молодое, обычное для этих мест, не факт, что, увидев второй раз, узнаю. Хотя нет, с такими татушками, точно ни с кем не перепутать. На переносице молнии, как когда были и у меня, на щеках будто слезы елочки от глаз до подбородка. Огромный сине-желтый синяк над бровью, который даже черная кожа скрыть не может.
Одет в рваную тряпичную рубаху, явно деревенский хэндмейд, на руках, также забитых символами, браслеты-фенечки из разноцветных ниток, колокольчиков не видно.
Чебурашка выглядел спокойным, косился мне за спину, явно пытаясь рассмотреть профессора. Хотя смотреть там было не на что. Мужик отключился, пуская слюни по подбородку. Фиг знает, что с ним, проверять, я не стал.
— Вылезай давай, гоу, гоу, — я опять помахал стволом и отступил еще на несколько шагов, — Говоришь по-русски?
Парень помотал головой. Я переспросил про английский, потом зачем-то про немецкий и французский. Ни на «шпрехен зе дойч», ни на «парле ву франсе» кивков не последовало. А дальше мой интернациональный словарный запас иссяк.
— Ну и что мне с тобой делать? Апельсины есть хоть в ящике?
Парень и на это помотал головой. Начал медленно опускать руки, наблюдая за моей реакцией. Я кивнул, и он уже быстрее поднес руки к лицу, открыл рот и стал тыкать туда пальцем, а потом скрестил ладони и потряс ими.
Немой значит. Один хер, мог бы и по-французски с таким же успехом говорить, но, может, хоть понимает. Я опустил автомат, но убирать не стал, подошел к профессору и, посветив на него фонариком, спросил, обращаясь к туземцу по-английски:
— Друг твой или как?
Лицо Чебурашки исказила злая гримаса, он замахал руками и начал что-то изображать. Целую пантомиму развел с эффектом удушения, удара по голове, закатывания глаз и плевков на пол. Талант прямо.
— Я Андрей, — я ткнул себя пальцем в грудь, кивнул и показал на парня, завис на секунду, но потом плюнул, — Так ты мне и сказал, да? Писать умеешь?
Парень закивал, радостно улыбнулся и изобразил нечто прямоугольное и показал пальцем на стол.