Заразительный смех мертвеца
Шрифт:
Скрежет металла и треск дерева разбудили Павла, юноша спустился по лестнице в залу и, увидев чужаков, задал вопрос:
– Кто вы?
Скинув плащ с красной подкладкой с плеч, Темный граф приказал Юдифь:
– Убери этого глупца с моего пути.
– Что?.. – Павел оторопел.
Демоница метнулась к юноше, схватила его за воротник белой рубахи и, приковав жертву к себе тяжелым взглядом, подчинила. Павел сонно моргнул и наклонился, чтобы поцеловать «гостью». Юдифь впилась в губы Старицкого и начала жадно поглощать его жизнь.
Демоница прервала поцелуй, выгнула шею, чтобы видеть лицо Аристарха,
– Позволь мне иссушить его.
– Его время еще не вышло, – предостерег легкомысленную спутницу Темный граф.
Силы покинули Павла, он обмяк; Юдифь перехватила Старицкого поперек талии, не дав жертве упасть, и прижала его к себе, голова юноши опустилась на плечо демоницы. Юдифь играючи приподняла Павла и, напевая колыбельную, закружилась со своей ношей в центре залы, ноги Старицкого болтались в воздухе. Эту жуткую картину застала Маша. Ее сердце пропустило удар. Барышня вцепилась пальцами в перила, чтобы не свалиться с лестницы.
– Если не хочешь, чтобы твой брат превратился в прах, делай то, что велят, – сказал художнице Аристарх.
Маша едва сдержалась, чтобы не впиться в правую руку ногтями и не расчесать ее до крови, в голове яркими картинками пестрели жуткие образы: очередной приступ накрыл художницу ледяной волной паники.
– Что вам нужно? – треснувшим голосом произнесла барышня.
– Напиши мой портрет, – ответил Темный граф.
***
Маша принесла из мастерской мольберт и краски с кистями и с тревогой посмотрела на «спящего» брата, его белокурая голова покоилась на коленях сидящей на полу Юдифь, демоница лениво обводила пальцем контуры лица Павла и напевала колыбельную:
– …Все тебе не рады – лишь тоска и боль спутниками стали, сокрушив любовь. Спи, мой ясный свет, страха больше нет; сладость темноты душу исцелит, совесть усыпит…
Темный граф застыл возле кресла с резными ножками. Его величественная фигура вызывала трепет и животный страх. В голове художницы цепью пронеслись кошмарные картины, насыщенные алыми оттенками болезненной смерти. Дыхание на мгновение перехватило, по коже Маши заскользил разгулявшийся в зале сквозняк. Рука художницы задергалась, вместо портрета кисть упрямо выводила что-то жуткое.
– Я не могу, не получается… – произнесла барышня сдавленным голосом.
Аристарх неспешно, как перегрызший своей добыче позвоночник хищник, приблизился к Маше и, взглянув на появившуюся на холсте уродливую угловатую морду, «успокоил» «бесталанную» художницу:
– Напротив, ты сумела запечатлеть мое истинное лицо.
– Кто вы? Что вам нужно от моей семьи? – всхлипывая, спросила Маша.
Темный граф схватил барышню за запястье, его холодные пальцы заскользили по старым шрамам, тянувшимся к локтю художницы. Аристарх снисходительно объяснил:
– Оставленная мною метка связала нас. Твоя израненная душа жаждет возмездия, я пришел, чтобы спасти тебя.
– Я не понимаю… – Маша замотала головой и, высвободив свою руку, попятилась.
Темный граф поинтересовался:
– Что стало с твоей матерью?
– Она умерла… от тифа, – произнесла барышня с запинкой: «Почему мой голос дрогнул?»
– Ложь. Ты все видела и все знаешь, но отрицаешь и уступаешь тем, кто называет тебя безумной, потому что не хочешь разрушить семью мерзкой правдой! – взревел Аристарх. Он сделал резкий выпад вперед и заключил Машу в объятия.
Вокруг двух соприкоснувшихся тел заплясали тени. Барышню прошибло ознобом, разрозненные воспоминания выстроились в ряд. Маша задрожала, ее ноги подкосились; Темный граф позволил художнице упасть.
– Отец внушал нам, что мать умерла от тифа; он думал, что я была слишком мала и ничего не вспомню, – Маша лежала на полу и, проливая горячие слезы, смеялась, теперь она была готова рассказать о том, что так долго будоражило ее сознание и казалось дурным сном или выдумкой озлобленного ребенка: – Мы с матерью захворали, отец повез нас в столицу к лекарю, а потом…
– Лошади словно взбесились, они потащили экипаж к обрыву. Животные были напуганы настолько, что не обращали внимания на пытавшегося их приструнить кучера, он решил освободить скакунов. Лошади умчались вдаль и сбросились в бездну, а накренившийся экипаж остался темным пятном на извилистой дороге, – смакуя подробности, подсказал Аристарх.
Слова «гостя» заставили Машу сесть и выпрямиться: она поняла, из-за кого скакуны спрыгнули с обрыва.
– Твой отец выбрался на улицу. Я разодрал кучера у него на глазах, – Аристарх решил продемонстрировать то, в каком облике предстал перед главой семьи Старицких много лет назад. Темный граф призвал тени, они оплели его, превратив в огромного зверя с человеческой выправкой и оскалом, напоминающим кривую улыбку, такой же монстр был запечатлен на находящемся поодаль холсте. Гость прохрипел искаженной пастью: – Когда я обратил свой взор на твоего отца, он упал на колени и стал умолять меня сохранить ему жизнь. Ты слышала его слова, – вопросительной интонации в голосе Аристарха не было, он ненавязчиво «попросил» барышню: – Скажи это.
– Отец предложил тебе свою жену и шестилетнюю дочь, – вырвав гнусное воспоминание из потока путаных мыслей, спокойно ответила Маша.
В тот роковой день небеса тоже проливали слезы. Смерть пришла с дождем. Уродливая когтистая конечность вырвала дверь экипажа и схватила ребенка за руку, ранив. Мать бросилась на зверя, высвободила из его когтей дочь и поплатилась за это жизнью. Маша побежала прочь, отец поймал ее и, держа за ворот платья, понес, как подношение, проклятому, но тот развернулся и ушел, на мгновение вызвав своим поступком разочарование у Старицкого, ведь овдовевший барин не знал, что делать с оставшейся в живых свидетельницей проявления отцом слабости и малодушия.
Дочь Михаила Сергеевича провела в бреду и агонии несколько дней, а когда она пришла в себя, ей сказали, что ее мать умерла от тифа. Маша посчитала воспоминания грезами. Ее разум отвергал правду, поэтому девочка легко приняла ложь за чистую монету.
– Почему ты не убил меня? – художница попыталась разглядеть человеческие черты под безобразной звериной маской, но они ускользали от ее взора.
– Не потому, что насытился, – Темный граф усмехнулся. – Мое решение огорчило твоего отца. Я упиваюсь страхом, который испытывает глава того, что осталось от вашей семьи. Твой отец боится, что ты прознаешь о былом и ославишь его на весь уезд, разрушив репутацию знатного генерала, поэтому держит тебя при себе затворницей.