Заре навстречу
Шрифт:
— Ребята, я их знаю! Они настоящие!
Капелюхин, нахмурившись, оглядел Тиму, потом сказал, сощурив глаза:
— Ведь Сапожков, а?
— Где мама, вы знаете?
— Вот видали его? — насмешливо спросил Капелюхин. — Сразу — где мама, а еще герой… Варвара Николаевна терзалась, терзалась да в нарушение приказа комитета стала бегать по городу как оглашенная, сынка искать. Ну, контрразведка ее и прихватила.
— Она в тюрьме?
— Сейчас в тюрьме одни мыши остались, — гордо заявил Капелюхин. — Всех освободили в один момент.
Представим
Расхаживая по приюту, Капелюхин крутил головой и говорил укоризненно:
— Ну и запакостили вы, ребята, помещение, ай-яй-яй.
Старший-то у вас был?
— Я, — сказал Рогожин и смущенно потупил глаза.
— Что ж ты революционной дисциплины внушить им не мог! Куда ни ступи кожура картошки. Сахар на полу рассыпан. Казенные матрацы пожгли. Стекла на сколько рублей поколотили. Разве так неаккуратно бунтовать следует?
— Мы это не от озорства, — тихо сказал Рогожин.
— Ну там с чего, после расскажете, а сейчас давай сядем и подумаем, куда вас девать теперь. На сем месте оставлять нельзя — скотный двор.
— Дяденька, а вы нас отпустить насовсем можете? — кротко спросил Сухов.
— Это куда же?
— А так, кто куда.
Капелюхпн задумался, потом заявил решительно:
— Нет, не пойдет. Надо вас к новой жизни пристроить основательно.
— Значит, в барак сгоните?
— Зачем в барак, нужно помещение хорошее приглядеть. Что же, мы такие бедные, что и буржуев у нас нет?
Может, мачухипский флигелек присмотрим или Пичугина особняк — тоже ничего.
— Да вас дворник Леонтьев ка-ак шуганет! Он револьвера не испугается.
— Дворник — это, конечно, начальство сейчас большое, но мы его уговорим, дворника. Посулим чего-нибудь.
— Зачем вы над нами смеетесь? — обиженно спросил Иоська.
— Я, мальчик, по смеюсь, а радуюсь, — строго сказал Капелюхин. Радуюсь, что революция столько хороших Дел сразу сотворить очень просто может. В городе знаете кто? Полная власть пролетариата — рабочих и крестьян.
Мы, конечно, задержались маленечко после Питера и Москвы, но ничего: к чему шли, к тому пришли.
— Бы как про нас узнали?
— Мальчонка в ревком пришел. Огузков его фамилия.
— Это не фамилия, а прозвище — Огузок.
— Ну, это все равно, как его там зовут, только он всех за полы хватал. Сразу толком ничего объяснить не мог. А как поняли, ну и пришли.
— Это вы ночью стреляли?
— И мы, и в нас. Обоюдно, как водится. Значит, так, ребята. Давайте от себя тройку. У нас теперь, как чего, сразу тройку. Мы по городу походим, помещение подходящее подыщем, а остальным все здесь прибрать, чтобы полный порядок был. К вечеру переселим.
— А нельзя, чтобы вместо наших живодеров вы воспитателями остались? Будьте добры, дяденька. А мы все вас, как солдаты, будем слушать, взволнованно попросил Чумичка. — Верно, ребята?
— Спасибо за доверие, — сказал Капелюхпн, скручивая задрожавшими от волнения пальцами цигарку. — Только в воспитатели я не гожусь. Мы вам кого
— Не надо нам образованного, вы идите.
— Вы что же, дураками расти хотите? — сердито спросил Капелюхпн. Революции обученные люди требуются. И чтобы такие слова глупые вам забыть. Понятно?
Ну, кто у вас тройка, давай пошли.
— У нас комитет.
— Ну, давай сюда комитет, раз вы такие уж организованные.
К Капелюхипу подошли Рогожин, Тумба и Стась. Капелюхин торжественно пожал каждому мальчику руку и отрекомендовался:
— Капелюхин с ревкома, — подумав, добавил: — Бывший механик с затона. Ну, пошли!
И когда уже подошли к дверям, Тима отчаянно крикнул:
— А как же я?
— А ты что, комитет? — прикрикнул на него Тумба.
— Обожди. Так нельзя. Давай обсудим парня, — сказал Капелюхин и, обращаясь ко всем ребятам, заявил: — Вот об этом пареньке мать очень страдает. Не знает она, куда он подевался. Конечно, до вечера он здесь может побыть, не скиснет, да мать его жалко. Но вы сами решайте. А я тут ни при чем.
— Монетой метнуть, да?
— Эх вы, отставшие! Давайте на голосование: кто согласен отпустить, кверху руки. Так… А кто теперь против? Ну, четверо против остальных. Называется, при подавляющем большинстве. Значит, пусть идет.
— А двери нам после вас снова дровами завалить?
— Нет надобности. Только вы полы помойте, реоята.
— А где воды взять?
— Река под носом.
— Можно и на реку ходить?
— Ну, я вижу, и бестолковые вы! — рассердился Капелюхин. — Придется с вами после митинг проводить, чтобы все права растолковать.
Когда вышли во двор, из приюта раздалось запоздалое «ура». Якушкин спросил опасливо:
— Может, они с радости какую шкоду учинят?
— Нет, — сказал Капелюхин, — с радости люди глупостей не допускают. С горя, да, бывает.
Снегопад кончился. Сухой, лучистый блеск исходил от рыхлого, словно вспененного, снежного покрова. Уминаясь под ногами, снег хрящевато хрустел. Кротко светило блеклое голубое небо. Засыпанный снегом город выглядел чистеньким, опрятным, тихим. На перекрестках у костров грелись люди с винтовками за плечами, и многие из них уважительно здоровались с Капелюхиным. Возле сомовской бани стояла очередь солдат. Капелюхин подошел к ним прикурить и осведомился:
— Вы что же, ребята, в Торговую не пошли?
Молоденький веснушчатый солдат сказал конфузливо:
— Там сейчас Красная гвардия моется.
— А вы кто?
— Из второго замороченного батальона, который не сразу к своим примкнул, — бодро ответил солдатик.
— Ну, тогда правильно, — согласился Капелюхин.
Переходя по хлипким доскам, перекинутым через дымящуюся помоями канаву, Капелюхин пробормотал укоризненно:
— Заразу посреди города какую развели! Нужно в Совете сказать, чтобы досок отпустили и гвоздей. А жителям присоветовать забить канаву досками, — и весело спросил Рогожина: — Слыхал, чего я удумал? Правильно?