"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
— Не все будет просто. Давай оставим этот разговор. Все и так случится достаточно скоро, чтобы приближать волнения.
Маати ответил согласием. Впрочем, через миг Лиат вздохнула и взяла его за руку.
— Я не хотела тебя обидеть.
— Ты и не обидела, — сказал Маати.
— Спасибо, что так говоришь.
Перед домом запела женщина или ребенок — голос был высоким, нежным и чистым. Разговоры утихли, оставляя простор для песни. Эту балладу Маати слышал уже много раз — историю о любви потерянной и обретенной, которую сочинили еще в эпоху Империи. Маати откинулся назад, прижавшись спиной к стене, и обнял
— Пойдем домой, — сказал он, и Лиат кивнула.
Маати вынул из рукава шесть полос меди и выложил рядом на столе — чтобы расплатиться, этого хватит с лихвой. Потом они поднялись, толкнули дверь и вышли. Когда они ступили за порог, песня все еще лилась. Луна едва народилась, и улицы стояли в темноте, за исключением перекрестков, освещаемых факелами, и тех мест, где стояли печи огнедержцев. Маати с Лиат рука в руке отправились на север.
— А почему вас называют поэтами? — спросила Лиат. — Вы ведь на самом деле не читаете стихов. Обычные люди читают, но они не работают на хая.
— Нас по-разному называют, — ответил Маати. — Можно звать мастерами или скульпторами, ткачами мыслей. Так повелось из-за ритуала воплощения.
— Разве андаты — стихи?
— Они похожи на стихи. Переводы с языка мыслей в форму, обладающую собственной волей. Когда ты берешь письмо на хайятском и переводишь на гальтский, есть разные способы выразить нужный смысл. Так и воплощение: оно подобно идеальному переводу с одного языка на другой. Ты объясняешь то же самое, но другими словами, а если их не хватает — например, нет в гальтском такого термина, — создаешь свой, чтобы сохранить смысл. Старинные грамматики отлично подходят для таких случаев.
— И что вы делаете с этим объяснением?
— Держим в уме. Всю жизнь.
Слова иссякли. Маати с Лиат шли все дальше и дальше. Высокие стены складского района кончились, потянулись приземистые дома ткачей. Дворцовый холм над городом сиял фонарями и факелами, точно лоскут звездного неба упал и накрыл землю. Потом прекрасный вид снова скрылся за стеной, теперь уже вокруг купеческих и малых торговых домов.
— Ты бывал в летних городах на Ночь свечей? — спросила Лиат.
— Нет, — ответил Маати. — Зато ее праздновали в селении дая-кво. Было очень красиво. Все улицы были полны людей, а гора светилась изнутри, как храм.
— Здесь тебе тоже понравится, — сказала Лиат. — Вина будет точно побольше, чем у дая-кво.
Маати усмехнулся и притянул ее — маленькую и теплую — к себе.
— Это точно, — сказал он. — В школе нам не…
Удар был таким резким, что Маати даже не успел его почувствовать. Его сбило на землю. Ободранные ладони уперлись в камни мостовой, из всех мыслей осталась одна: что-то случилось и надо действовать. Лиат лежала рядом и не двигалась. Между ними, словно выброшенная подушка, валялся квадрат черепицы из красной обожженной глины в локоть шириной и три пальца толщиной. Сверху раздался какой-то шорох, словно бы крысы заскреблись между стен. Маати рассеянно оглянулся, и в этот миг упала еще одна плитка, разбившись о мостовую рядом с Лиат. Растерянность
— Лиат! Очнись! Тут с крыши сыплется!
Она не отвечала. Маати поднял голову. Его руки тряслись, но не от страха, а от ужасной растерянности. Что делать? Куда бежать? Черепица больше не двигалась, но что-то на крыше — птица? белка? человек? — шмыгнуло за ребро ската. Маати положил руку Лиат на плечо и попытался придумать хотя бы подобие плана. Здесь им грозила опасность. Надо было убираться от стены. А Лиат не могла.
Маати осторожно подхватил ее под мышки и поволок. При каждом шаге его бок нещадно ломило, но он все же оттащил Лиат на середину улицы. Там его и скрутило. Согнувшись над ее телом, он по-настоящему запаниковал: ему показалось, что она не дышит. Однако в этот миг под влажным от крови платьем наметилось движение. Помощь. Им нужна помощь.
Маати встал и пошатнулся. Улица словно вымерла, зато рядом стояли большие кованые ворота, за которыми виднелись мраморные ступеньки и двойные деревянные двери. Маати рванулся туда, чувствуя, что мышцы не слушаются, будто он не владеет собственным телом. Он стоял на лестнице и барабанил в тяжелую дверь, уже не надеясь кого-нибудь увидеть. Утер со лба пот и только тут заметил, что это кровь.
Маати пытался сообразить, хватит ли у него сил дойти до другой двери, огнедержца или более людной улицы, когда ему вдруг открыли. На него смотрел худой, как палка, старик. Маати принял позу мольбы.
— Вы должны спасти ее, — произнес он. — Она ранена.
— Боги! — воскликнул старик, подхватывая Маати, который сполз на ступеньки. — Не шевелись, мальчик. Лежи смирно. Тиян! Сюда, скорее! Тут дети ранены!
«Скажите Оте-кво, — подумал Маати, но от слабости не смог произнести. — Разыщите Оту-кво и передайте ему. Он разберется».
Маати очнулся в незнакомом ярко освещенном покое. Какой-то молодой мужчина больно тыкал чем-то ему в голову. Он попытался оттолкнуть его руку, но не смог. Незнакомец что-то спросил, Маати ответил утвердительно и тут же забыл, о чем спрашивали. Кто-то помог ему выпить некрепкого горького чая, а потом все вокруг померкло.
16
Марчат Вилсин очнулся от беспокойного сна, услышав тихие шаги в коридоре. Когда в дверь постучали, он уже сидел. Вошел Эпани. Его лицо в отблесках свечи выглядело уныло.
— Вилсин-тя…
— Это он, да?
Эпани молча подтвердил его слова. Марчат почувствовал, как ужас, мешавший ему спать, подступил к горлу, но все же напустил на себя бравый вид, отбросил полог и облачился в толстый шерстяной халат. Эпани все это время молчал. «Амат, — подумал Вилсин, — наверняка бы что-нибудь сказала».
Он вышел в комнату для особых встреч. Ее дверь стояла открыта, свет лампы проливался на стены коридора. В проеме маячила, то и дело загораживая лампу, черная тень. В груди у Марчата упало — точно камень лег на сердце. Он расправил плечи и вошел.
Бессемянный мерил шагами комнату. Вид у него был напряженный, как у кота перед прыжком. Его одежда, черная с красной нитью, сливалась с темнотой, так что он сам казался порождением тени. Марчат принял позу приветствия. Андат сделал вид, что не заметил, хотя на лице у него появился намек на улыбку.