"Зарубежная фантастика 2024-8". Компиляция. Книги 1-22

Асприн Роберт Линн

Джонатан взял листок у Профессора, опасаясь какого-то подвоха.

– Где это было?

– Нигде. Пока. Но через тридцать секунд это будет висеть вон на том дереве у обочины.

– Это ты сделал?

– Ну не совсем, – ответил Профессор. – Майлз сочинил объявление и сделал рисунок. Нам нужно было взять на себя инициативу. В любом случае так сказал бы сыщик. А информацию можно получить, разыскав людей, которые видели Сквайра. Один из них должен знать, в какую сторону он направился, когда покинул город.

– Полагаю, вы имеете в виду, если он покинул город, – поправил его Буфо.

Профессор покачал головой:

– Не знаю. Мы весь день обходили

трактиры, и его не было ни в одном из них. И более того, он в них и не останавливался. Осталась всего парочка трактиров, где мы не были, и они расположены за чертой города, на пути к прибрежной дороге. Но нам известно, что он был здесь, в лавке Квимби, и, зная Сквайра так, как мы его знаем, можно предположить, что он никуда особо не торопился. Так что он должен был у кого-то остановиться. Эти объявления выкурят его из норы.

У Джонатана оставались кое-какие сомнения.

– Мне претит сидеть и ждать, пока он выкурится откуда-нибудь.

– А куда ты предлагаешь идти? – спросил Профессор. – На север? На юг?

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – отозвался Джонатан. – Давайте везде приклеивать эти объявления. Сколько их здесь у тебя?

– Кроме этого листка остался еще один. Мы развесили их повсюду. Если только в этом городе не живут сплошные отшельники, мы получим ответ. Так что можно расположиться где-нибудь и ждать.

Все согласились, что это так, хотя мысль о том, чтобы «где-то расположиться», немедленно усилила испытываемое Джонатаном чувство беспомощности. Однако затея с объявлениями несколько успокоила его страхи; он надеялся, что она не безнадежна.

Профессор вытащил из кармана свои часы:

– Через полчаса мы должны встретиться с Майлзом у трактира.

– Надеюсь, мы сможем получить комнату, – заметил Джонатан. – В этом городе полно народу. Должно быть, через него проходит бессчетное количество путников.

– Тысячи. Но это не имеет значения. Мы забронировали вам комнаты сегодня утром. Майлзу пришло в голову, что судьбой можно управлять при помощи оптимизма. Он решил, что если мы забронируем комнаты для всей компании, вы появитесь, чтобы занять их.

– По-видимому, это подействовало, – сказал Джонатан, которому эта идея очень понравилась.

– Это был красивый жест, – продолжал Профессор. – Типичный для Майлза. Но я боюсь, что судьба – это одна из семи непреложностей.

Джонатан хотел было спросить его, каковы остальные шесть непреложностей, но на какое-то мгновение задержался со своим вопросом, и он стал казаться ему уже не таким важным. По сути, он даже не знал наверняка, что такое непреложность любого вида. Судя по звучанию, он сказал бы, что это одна из тех вертлявых козявок, которых можно увидеть под микроскопом. Но он знал, что это маловероятно. Профессор, без сомнения, говорил абстрактно.

Все четверо и Ахав направились вдоль улицы, мимо бурлящих жизнью кафе и темных, прохладных баров. Профессор свернул за угол и повел их по узкой улочке, наискосок уходящей к морю. По обеим ее сторонам стояли двух-трехэтажные здания, украшенные в большинстве своем балконами с чугунными решетками. Цветущие лианы, которые росли в горшках на балконах, поднимались по стенам домов и свешивались через перила. Косяки дверей были выкрашены в зеленый цвет и обвиты вьюнками; некоторые из закрытых ставнями окон были почти не видны за переплетениями растительности. Более чем в половине домов двери стояли распахнутыми настежь, и то тут, то там на балконах сидели люди, которые болтали между собой и наблюдали за тем, что происходит на улице. Повсюду были кошки; они глазели на проходящую компанию с балконов или из-за цветочных горшков либо собирались небольшими группками на тротуаре, коротая время, а потом бросались

врассыпную, разбегаясь по улицам и переулкам по своим кошачьим делам. На морде Ахава было написано удивление. Джонатан предположил, что он озадачен уже самим существованием такого количества кошек. Время от времени пес останавливался, чтобы рассмотреть их, и сам подвергался ответному осмотру. Ахав, разумеется, никогда ничего не имел против кошек и к тому же исповедовал философию, которая не позволяла ему гоняться за кем бы то ни было, – по крайней мере, не позволяла гоняться просто с целью получить от этого удовольствие. Его девизом было мирное сосуществование с кем бы то ни было, и кошки, похоже, это чувствовали. Или же они чувствовали себя в безопасности, окруженные такими когортами своих собратьев. Как бы там ни было, Ахав подружился с бесчисленным количеством кошек, и казалось, что Лэндсенд начинает ему нравиться не меньше, чем Джонатану.

Они завернули еще за один угол, на похожую улицу, которая шла прямо к океану. Вдоль нее дул ветер, поднявшийся к вечеру и несущий с собой резкий запах соли и смолы, а также немного освежающий все вокруг. В конце улицы стояло несколько небольших темных магазинчиков, скрытых за пыльными свинцовыми ставнями. Перед одним из них висела вывеска, на которой восточной вязью было написано: «ТРАВЫ ДОКТОРА ЧЕНА». На прилавке в окне стояли керамические и стеклянные банки и сосуды. Между ними были навалены мешочки с сушеными цветами: крошечными бледными звездочками сирени, малюсенькими пурпурными орхидеями, бутонами лимонного дерева, розовыми лепестками. Стояли там и деревянные ящички с высохшими ящерицами, и стеклянные банки, в которых плавали свернувшиеся кольцами заспиртованные змеи и странные грибы. Все это было разбросано в беспорядке и покрыто пылью. С потолка свисали связки сушеных летучих мышей, перемежающиеся с пучками высушенных трав.

Рядом с магазинчиком доктора Чена был еще один, похожий на него как две капли воды. На болтающейся рядом с ним вывеске было написано лишь одно слово: «ДИКОВИНКИ». Джонатан спросил себя, насколько более диковинными могут быть продающиеся в нем товары по сравнению с товарами таинственного доктора Чена.

Окошко было настолько серым от пыли, что им пришлось прижаться к створке, чтобы увидеть, что находится внутри. Когда они это сделали, их взорам предстала голова гиппопотама с разинутым ртом, глядящая на них неподвижными глазами. Среди его зубов сидела маленькая, довольная с виду свинка, рот которой был тоже открыт. А изо рта свинки, словно из окна, торчали голова и плечи мыши. На одном из зубов гиппопотама висел ценник, на котором было написано – «двести долларов».

На Гампа это чудище произвело огромное впечатление.

– Интересно, двести долларов – это за все, – гадал он, – или только за гиппопотама?

– Возможно, за зуб, – предположил Буфо.

– Только представь себе что-либо подобное в своей столовой, – продолжал Гамп. – Как величественно. Это напоминает мне один из тех поучительных рисунков, что изображают происхождение животных от рыб.

– Все это не так уж хорошо, как ты думаешь, – заметил Буфо, который прижимался лицом к стеклу. – Мышь только что смылась.

Гамп опять вгляделся в то, что было за окном. Как и сообщил Буфо, мышь исчезла. Но потом она вдруг высунулась из одного уха гиппопотама, нырнула туда обратно и больше уже не показывалась; вслед за этим из второго уха вылезла и соскочила на пол еще одна мышь.

– Это мышиный отель! – воскликнул Буфо. – Двести долларов за мышиный отель! Они, вероятно, называют его «Отель „Гиппо“». А этот молочный поросенок – его хозяин.

– Как плохо, что магазин закрыт, – сказал Гамп. – Я бы сбил цену долларов на пять-десять и купил это чудище. Я всегда хотел такое.