"Зарубежная фантастика 2024-8". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
«Каждый сам несет свой крест…» — подумал Шилох и покачал головой от тяжести этой мысли. Вечернее собрание в Кенсингтон-Гарденс закончилось полнейшим провалом, о нем и вспоминать невыносимо. Все придется исправлять, другого выхода нет. В конце концов, мы обязаны стараться ради своих матерей.
Из стеклянного куба послышался краткий стрекот — три-четыре щелчка, затем тишина. Искра жизни не совсем покинула голову. Видимо, какая-то частица ее уцелела и давала знать о себе через неравные интервалы; так пузырьки на стенках стакана воды по неким неявным причинам вдруг решают оторваться, всплыть к поверхности и там лопнуть. Было бы величайшим из чудес, рассуждал Шилох, если б во время одного из кратких возвращений в сознание мать заговорила бы с ним или подала хоть какой-то знак. Пробормотала бы внятную фразу,
Через час, когда луна скроется за крышами, наступившая темнота сослужит ему отличную службу. Шилох не сомневался, что горбун, как заведено, хлопочет сейчас в своей лаборатории на Пратлоу-стрит, где и останется до самого утра — или до того мига, когда грязные привычки разорвут его черное сердечко напополам.
Существовала, разумеется, и вероятность того, что Нарбондо успел унести ящик из комнаты; такой поворот многократно усложнит задачу заполучить вожделенную вещицу. Даже если так, стоит подумать и о костях его бедной матери — тех самых косточках, что он так безрассудно оставил на милость Нарбондо и его низменных опытов. Шилох содрогнулся, вспомнив о несчастных, не находящих себе покоя кистях ее рук. Он вынесет кости и саван в кожаном саквояже. Саван тоже можно поместить под стекло, в отдельную раку — наподобие той, где хранится Туринская плащаница. Верующие сами не свои до подобных мелочей, косвенно подтверждающих подлинность истинной реликвии.
Был ведь и такой случай: одна женщина с побережья Нормандии обладала крестьянской фетровой шляпой, на подкладке которой чудом оказался запечатлен нетленный образ Санто-Бамбино Арачельского [45] . Так в маленькой деревушке у Комбре специально выстроили часовню, и целых десять тысяч паломников явились туда, чтобы узреть шляпу или — за каких-то два франка — прикоснуться к ней. Пьяный моряк из Тулузы сдернул шляпу с постамента и нахлобучил на голову, которую тут же охватило пламя, обратившее в пепел и самого моряка, и реликвию. Неудивительно, что урна со смешанным пеплом начала ежегодно привлекать в полтора раза больше паломников, и по удвоенной цене! Тихонько посмеиваясь, проповедник извлек из примера парадоксальный вывод: даже отъявленные грешники способны принести пользу церкви. Хотя это и не освобождает их, разумеется, от необходимости гнить в преисподней…
45
Почитаемая католиками деревянная статуя младенца Иисуса (XV в.), до своего похищения в 1994 году хранившаяся в римской базилике Санта Мария д’Арачели.
Поднявшись со стула, он задернул шторку и устремился на свежий воздух. Послушный каждому слову Шилоха обращенный стоял снаружи, бледен и молчалив; уже через пару секунд он рванул по Бакеридж-стрит за экипажем: проповедник проявлял нетерпение.
От обретения жизни вечной Шилоха отделяли какие-то несколько дней, и ему не терпелось дотянуться до нее. А также, что не менее важно, ускорить низвержение Нарбондо в геенну огненную. Проповедник расплылся в ухмылке, едва подумав о ругани и скрежете зубовном, что воспоследуют на рассвете, когда горбун притащится домой, вымотанный и разочарованный, сомневающийся в собственном рассудке и, не исключено, даже пострадавший от своих опрометчивых выходок. Тут-то Нарбондо и обнаружит, что лишился сразу и костей, и чудесного ящика, а вся его самодовольная кичливость не стоит и грошовой свистульки. Вывернувший из-за далекого угла брогам приблизился и встал у таверны, ожидая, пока Шилох заберется внутрь и устроится рядом с толстяком в тюрбане.
— Вытри свою поганую рожу! — рявкнул проповедник, с ужасом наблюдая, как тот размазывает по губам запекшуюся кровь. Невольно передернулся и, уставившись прямо перед собой, погрузился в раздумья, а брогам стучал по булыжникам, направляясь в Сохо, а точнее — на Пратлоу-стрит.
— Не собираюсь я с ними судиться! — запальчиво отвечал Сент-Ив. — Я намерен отлупить их до потери сознания. Что даст нам судебный иск? Что, во имя Господне, мы можем с них потребовать?
— Тут надобно хорошенько
Сент-Ив шагал молча. Они взяли кэб до Чаринг-Кросс-роуд — достаточно далеко от цели поездки, как счел Сент-Ив, чтобы даже самый придирчивый следователь не сумел бы связать их поездку со всем, что бы ни случилось на Пратлоу-стрит; при том условии, заметьте, что власти внезапно заинтересует — вероятность чего стремится к нулю — происходящее в этой части города.
Он всем сердцем жалел, что ни Годелла, ни капитана не оказалось на месте в этот вечер: вне сомнения, оба отправились по каким-то совместным делам. Возможно, прочесывают Лаймхаус в поисках удравшего Билла Кракена. Придется Сент-Иву обойтись без их поддержки. В любом случае пропажа оксигенатора их не касалась, то была лишь его забота — его и Кибла, которому придется мастерить новый взамен утраченного, если Сент-Ив потерпит неудачу. Впрочем, едва ли стоило втягивать игрушечника в затею с ограблением. Это он, Лэнгдон Сент-Ив, по собственной глупой оплошности оставил башню незапертой, а потом позволил Пьюлу ускользнуть, и не раз, а дважды: сперва из усадьбы, а потом и из поезда. Между тем удар следовало нанести тотчас же, пока железо из известной пословицы все еще горячо. Лавина странных событий набирала скорость, грозя потенциально катастрофическими последствиями. Паруса случайности быстро уносили Нарбондо и Пьюла на гребне некоей дьявольской, мощной волны — туда, где до негодяев нельзя будет дотянуться, если только Сент-Ив не выкажет проворство.
— Даже Тойнби и Кунц мало чем смогут помочь, — заметил он Хасбро, подавляя в себе нежелание прибегать к помощи властей.
— Во всем Ярде не найти лучшей пары следователей, — не согласился Хасбро. — Смекалка и решительность Кунца вошли в легенду, его побаивается весь преступный мир Лондона. Мне представляется, злодеев ввергает в страх один лишь его пристальный взгляд с прищуром. Добавьте к этому покрой его костюма. Если даже он не выследит Пьюла, не выследит никто. Вспомните, ведь это Кунц расследовал происшествие с Айседорой Пескано: то нашумевшее дело о червяке и вывернутом наизнанку табачном кисете. Его тетушка — близкая подруга моей сестры. Несомненно, мы могли бы встретиться с Кунцем нынче же вечером и изложить ему все обстоятельства.
Впереди неясно вырисовывался сумрачный перекресток с Олд Комптон-стрит — преображенные густыми тенями обветшавшие строения, скрытые во тьме неровные камни тротуаров. Замедлив шаги, Сент-Ив впервые спросил себя, что именно собирается предпринять. Чем больше он об этом думал, тем громче внутри него звучал голос безоговорочной веры в рассудительность Хасбро — той веры, которую упорная решимость вернуть прибор и поквитаться с Пьюлом временно отодвинула в сторону. Вообще говоря, предложение Хасбро не лишено здравого смысла. Если Сент-Иву удастся убедить Кунца взяться за их дело…
В задумчивости Сент-Ив остановился и, шагнув к стене ближайшего дома, скрылся в тени рассыпающегося крыльца. Спешка здесь неуместна, решил Сент-Ив. По меньшей мере, им следовало дождаться возвращения Годелла с капитаном. В каком-то смысле пропажа оксигенатора касалась и их, пускай связь не столь очевидна. Как там выразился Годелл три дня назад, стоя под дождем? «Командный дух», нечто в этом роде. Тут он не ошибся: что, если каждый начнет прорубать в чащобе собственную тропу? Со всей неизбежностью он пересечется с остальными в каких-то потайных, надежно укрытых листвою уголках леса.
— Хасбро! — шепнул Сент-Ив. Гнетущая атмосфера пришедшей в запустение части города поневоле заставила его понизить голос.
— Сэр?
— Ты был прав с самого начала. Этот Кунц, где нам его искать?
— Он хорошо известен своим пристрастием к ракообразным, сэр. Вероятно, даже и в этот поздний час мы сможем найти его за поздним ужином в клубе с неподобающим названием «Пижонская креветка» близ Риджент-стрит. Боюсь, там у него сложилась дурная слава: задерживает поваров и официантов чуть не до рассвета.