Заря Айваза. Путь к осознанности
Шрифт:
— Нет, думаю, что нам хватит, — не убирая руки с книги, я неуклюже привстал.
Он переместил вес с одной ноги на другую и протяжным голосом спросил:
— Можно взглянуть на книжку? Мне она кажется знакомой.
— Вряд ли, — ответил я, подыскивая слова, чтобы не обидеть его своей репликой, — такими вещами… интересуются довольно немногие.
Я передал ему закрытую книгу, чтобы он смог разглядеть название.
— Кажется, я попадаю в эту немногочисленную категорию, — с улыбкой заметил Халинг. — Это хорошая книга. Вторая часть, посвященная Таро, написана в уж слишком консервативном стиле, как мне кажется. Помимо всего прочего, Найт не мог написать что-либо
После этих слов я расслабился. Спустя столько лет я наконец-то встретил единомышленника. И где? На кухне в отеле! До сих пор я только и слышал, что советы образумиться, поскольку иначе мне грозит сумасшествие от такого пути по наклонной.
— Это его единственная книга? — спросил я.
— Насколько мне известно, да. Но он опубликовал много статей в оккультных журналах.
— Как он выглядит? — Этот вопрос беспокоил меня довольно давно. Как выглядит мастер, посвятивший свою жизнь альтернативному и сюрреалистичному, миру невидимых явлений, чье влияние игнорируют несведущие люди, расценивающие физический мир как единственную существующую реальность. — Я уверен, что он необычный человек, — добавил я, пытаясь донести в интонациях голоса всю значимость для меня этого вопроса.
— Ты ошибаешься, — заявил Халинг, а затем, наклонившись вперед, спросил меня вполголоса: — Сколько по времени ты уже занимаешься этими вопросами?
— Около десяти лет, — ответил я, а затем быстро добавил: — Я не могу сказать, что просто занимаюсь… Я читаю литературу, практиковал пранаяму несколько лет, работал над концентрацией внимания… забросил на какое-то время, потом опять начал… Многого я пока не достиг, но, в то же время, не хотел бы, чтобы вы думали, что я не занимался всерьез этими вещами. Для меня нет ничего в мире интереснее, чем оккультизм, но мне явно не хватает важных переживаний. Очевидно, они случаются с другими…
— Различия иллюзорны. У каждого рано или поздно появляются одни и те же переживания.
— Именно этому учит йога и веданта, но я в них верю теперь намного меньше. Почему это Блекстоун может написать такую книгу, а я могу только и сделать, что прочитать ее?
— Ну, именно из-за иллюзорных различий между тобой и им такое и происходит.
— В таком случае, я хотел бы пережить другую сторону иллюзии, — сказал я, не раздумывая, позволяя мысли быть выраженной совершенно свободно. В отличие от Халинга, меня самого удивили эти мои слова.
— Как ты представляешь себе Блекстоуна?
— Трудно сказать, но я точно знаю, как он не выглядит. — Я был счастлив оттого, что нашел способ выражать точно свои мысли. При разговоре такое у меня редко когда происходит. Когда я размышляю наедине, то мыслю ясно: мысли протекают свободно, логично следуя одна за другой. Но при общении с важными для меня людьми я легко сбиваюсь с толку. Либо говорю необдуманные вещи, не понимая, зачем я их сказал, либо, что случается чаще всего, умалчиваю о своих глубоких верованиях, так что собеседник не может ни критиковать их, ни причинить мне каких-то неприятностей по этому поводу. Я начинаю раздумывать о веских аргументах уже после разговора и злюсь оттого, что они поздно пришли мне на ум.
— Да, — уверенно повторил я, — я знаю, как этот человек не выглядит. У него не обязательно должна быть борода до пояса, но вы понимаете… внешность о многом говорит.
— Э-м-м… ну, тут ты опять ошибся. В определенной мере внешность человека отражает его внутренний мир, но внешность известного оккультиста никогда не совпадает с нашими ожиданиями. У Сомерсета Моэма есть поучительная история, «Торговец тростником», я всегда припоминаю ее в таких разговорах. Сейчас я тебе ее не могу рассказать… пойдем, выпьем кофе, все собираются в столовой…
— Ну, пожалуйста, расскажи мне. — Я хотел, чтобы наш разговор продлился как можно дольше. — Моэм — мой самый любимый писатель. Я по несколько раз перечитывал «Острие бритвы», но никогда не слышал об этом рассказе. Пожалуйста!
Халинг, зажмурив глаза, направил свой взгляд чуть выше моей головы:
— Ну, если вкратце, то он путешествовал по Испании. Тогда он еще был молодым писателем и хотел навестить известного испанского поэта, которым так восхищался. Он еле-еле отыскал улицу, где жил поэт, вошел во внутренний двор и попросил служанку, чтобы та сообщила хозяину о его приезде. Он уселся на скамейку во дворе и предался размышлениям о поэте. В тот же самый момент на лестнице показался высокий, красивый и статный человек с львиной головой и привлекательными чертами лица. Моэму показалось, что этот человек отвечал всем его представлениям о знаменитом поэте. Но хозяин заметил: «Молодой джентльмен, вы ошиблись домом. У нас с выдающимся поэтом одни и те же имена. Тот, кого вы ищете, живет в соседнем доме. Кстати сказать, я продавец тростником».
Последняя фраза Халинга привела меня в изумление. Его глаза расширились, будто он ожидал от меня какой-нибудь реакции. Я вот-вот должен был познать что-то, но не понимал, что именно. На какой-то момент я подумал, что он пытался что-то донести до меня, что в его словах таился какой-то скрытый смысл.
— Ага, ага… — проговорил Халинг и, медленно покачивая головой, пристально посмотрел на меня, — ты прав. Поэт действительно выглядел как торговец.
Точно такая же мысль зарождалась у меня в голове, и Халинг просто вынул из нее все нужные слова.
— А теперь в столовую, — сказал он. На его лице больше не было той сосредоточенности, с которой он глядел на меня. — Твой кофе стынет.
В конце августа, во время пешей прогулки по Гамла-Стану, старому городу Стокгольма, я набрел на один из лучших книжных магазинов в городе, «Нордиска Букхандельн». Он состоял из нескольких присоединенных друг к другу залов, набитых доверху книгами. В последнем деревянные полки были забиты до самого потолка книгами по психологии и оккультизму. Заведующий этой секцией старался подобраться поближе, как администратор ресторана, накрывающий вам на стол. В то время, пока я стоял у входа, раздумывая над тем, с чего начать поиски в этой сокровищнице, он подошел ко мне и, протягивая свою сухую руку, коротко представился:
— Меня зовут Оук Вилкинсон. Я был бы рад помочь вам чем-нибудь.
На вид ему было около шестидесяти лет, он был небольшого роста, но крепкого телосложения, его длинные волосы вились вокруг шеи, а на козлиной бородке виднелась проседь. На правом отвороте серого пиджака из твида виднелся незнакомый мне символ, состоящий из красного и белого круга, вертикально разделенного золотым мечом. Он обратился ко мне на шведском, но я смог понять, о чем он говорил.
— Извините, но я говорю только по-английски, — ответил я.