Заря Айваза. Путь к осознанности
Шрифт:
Стокгольм. Я никогда не подозревал, что он окажется для меня таким важным в этом воплощении. В последнее время из моей головы никак не выходили расплывчатые мысли о Лондоне, Сан-Франциско, Ришикеши в Индии или Лхасе в Тибете, я прокручивал в голове образы бесчисленных деревень на гималайских склонах. Я даже и не предполагал, что по истечении значительного периода времени буду играть в прятки с самим собой, что время от времени буду натыкаться на зеркало, которое разместил на своем Пути, и что буду отступать от своего собственного изображения, в котором я буду смотреться не так, как я того
Я ожидал, что найду оккультистов с глубокими знаниями и ясным видением индивидуальной и социальной деятельности, магов «Нью Эйджа», наделенных древними воспоминаниями и вечными знаниями, а также мистиков, до которых не так-то уж и легко добраться из-за их неприязни к любопытным новичкам, которые жужжат над ухом, как москиты в теплую ночь. Такая вера закреплялась постепенно, на протяжении многих лет, пока не отвердевала, как пещерный сталагмит, и с тех пор не приемлела иных мыслей, сомнений и неопределенностей. Во время моего короткого пребывания в Стокгольме все мои ожидания потерпели крах. Я оказался за машиной по чистке картошки, весь день проводил на кухне в отеле «Фореста» среди группы югославов. У каждого была своя история о том, как он попал в Швецию, но все они, как яблоки в корзине, были очень похожи друг на друга.
Перед дорогой я поклялся себе, что буду всячески избегать контактов с соотечественниками, но судьба, эта хитрая госпожа с туманным взглядом, быстро напомнила мне слова матери, которая говорила о том, что если ты даешь клятву по поводу чего-то, то в итоге выходит совершенно противоположное. Можно удалиться от дома на тысячи километров, но все равно будешь нести с собой связи, которых ты хотел бы избежать. Эти связи — они как горб, взвалившийся на горбуна. Временами ты можешь думать, что изменился, но в твоем подсознании действуют механизмы, которые воссоздают прошлые отношения и привлекают похожих людей.
Кто только ни работал в этом отеле. Там были и южноамериканцы со смуглой кожей, темными глазами и выпирающими скулами, и немецкие и австрийские студенты, и робкие японцы, которые видели в каждом босса и выполняли любые данные им поручения, и финны-алкоголики, и греки с их полными женами, и громогласные турки, и пакистанцы, спорящие и угрожающие друг другу длинными ножами. К концу лета подтягивались американские студенты, беглецы в годы Вьетнамской войны. В здании, где жили сотрудники отеля, в основном иностранцы, имелась одна общая просторная комната, стены которой были покрашены в светло-зеленый цвет. Наймом сотрудников занималась сама хозяйка отеля, в мой первый день она привела меня в эту комнату и с кислой улыбкой на лице, стараясь как-то приободрить меня, сказала: «Ты будешь рад услышать, что здесь много югославов».
В углу, на стойке, стоял кофейный аппарат, а у двери — аппарат с кока-колой. Около десяти человек сидели на железных стульях с мягкой обивкой и смотрели телевизор. За столом, рядом со входом, сидел молодой паренек — эти улыбчивые глаза, этот изящный нос я не раз встречал на улицах Белграда. По утрам я видел его в очередях за билетами в кинотеатр, а также на улице Кнез Михайлова, когда прогуливался
— Мы же знакомы, да? — начал он. Я кивнул и слегка улыбнулся.
— Когда ты прибыл? — спросил он и, жестом пригласив меня присесть и откинувшись назад, добавил с надеждой: — Играешь в преферанс?
— Нет, — неловко ответил я.
— Эх, очень плохо… а в шахматы?
— Конечно.
— Уже не так плохо. Вся работа здесь однообразна, и нужно хоть как-то убивать свое время. Меня зовут Реля. — Он поспешно пожал мне руку, словно у нас было много общего, чем мы вдвоем могли бы заняться, а затем тихо добавил: — Народ здесь водится странный. Ты можешь описаться от смеха, как они говорят: «Сумасшедший достает растерянного».
Он мельком окинул взглядом комнату, а затем, как конспиратор, едва шевеля губами, сказал следующее:
— Вон там в углу сидит доктор Ташик. Он настоящий сексуальный маньяк. Через пять минут сразу после знакомства он уже будет говорить тебе, скольких шведок он попортил.
— И чем же он занимается?
— У нас здесь у всех одна и та же работа. Неквалифицированный труд: мытье посуды, уборка, вынос мусора. Каждый, кто только приходит сюда, должен отработать таким макаром целый год, шведы отказывают в лучшей работе… Ты дискаре? — добавляет он на шведском.
— А кто это?
— Посудомойщик.
— Нет, я чищу картошку.
— Не такая уж плохая работенка, — заметил Реля. — Ты один, не нужно слушать эти дурацкие разговоры. Здесь люди либо врут и хвастаются, либо жалуются и просят занять денег в долг. — Он повернулся на стуле к народу, собравшемуся вокруг телевизора, и громко прокричал: — К нам пожаловал еще один соотечественник!
Я через силу выдавил улыбку на лице. На какой-то момент я даже был рад, что никто из них не стал подходить ко мне и жать руки. У стойки наливал себе кофе высокий молодой человек с черными редеющими волосами и темными кругами под глазами. Он быстро оглядел меня с ног до головы и спросил:
— Захватил с собой сливовицы и наших сигарет? Здешнее американское дерьмо невозможно курить.
Я покачал головой. Доктор Ташик направился к выходу и, задержавшись на секунду около нашего стола, добавил:
— Здесь не так уж плохо до тех пор, пока не найдешь что-то получше.
— Кто ты по профессии?
— Я доктор Ташик. — Он говорил басом, что придавало ему большей уверенности. Тогда я так и не смог запомнить имена всех остальных людей.
Пару дней я чувствовал себя спокойно и в безопасности. Было место, где переночевать, хорошей еды было в избытке, а сама работа отнимала у меня совсем немного времени. Здесь я получал в три раза больше, чем Лидия, работавшая инженером в Белграде.
Сотрудникам отеля, иностранцам, можно было получить комнаты в здании, располагавшемся позади самого отеля. Меня поселили в комнате с Нейлом Бечичем, который до этого жил один в самой большой комнате здания для сотрудников. Он прибыл в Стокгольм из боснийской деревеньки за два дня перед моим приездом. Парень был крепкого телосложения с тяжелыми плечами. Он заикался, и в те моменты, когда заикание мешало ему свободно говорить, становился резким и агрессивным.
Каждую ночь группа сотрудников «Форесты» и некоторых других ресторанов Стокгольма собиралась в нашей комнате. Они играли в шахматы и карты, пили сливовицу, привозимую контрабандой из Югославии. В одну из первых таких ночей я повстречал Бейна Дефлиша.