Заря славянства. V — первая половина VI века

Алексеев Сергей Викторович

Расслоение славянского общества прослеживается в целом слабо. Однако у словен и антов существовало рабство. Рабами становились пленники [332] . Раб считался собственностью господина (как правило, того, кто его захватил [333] ), его можно было продать и, соответственно, выкупить [334] . Рабский труд использовался в хозяйстве. С другой стороны, рабу вполне могли доверить оружие. Тогда он сражался на войне рядом с господином и мог даже «покрыть себя большой славой» [335] . Если раб оказывался на земле своего племени или племенного объединения, то «по закону» считался свободным. Например, ант, находившийся в рабстве у словен, считался на основании «закона» (то есть обычного права) свободным с момента вступления на антские земли [336] . В целом рабство, как можно видеть, носило

патриархальный характер, и в реальности положение рабов мало отличалось от положения младших членов большой семьи.

332

Proc. Bell. Goth. VII. 14: 8, 11; 29: 1; 38: 18, 23; Hist. Arc. XVIII. 21; XXIII. 6; Свод I. С. 180–181, 188–189, 192–195, 202–203, 204–205.

333

Proc. Bell. Goth. VII. 14: 8; Свод I. С. 180–181.

334

Proc. Bell. Goth. VII. 14: 15–16; Свод I. С. 182–183. Стоит заметить, что установление дружественных отношений между племенами вовсе не влекло за собой освобождения рабов-пленников. Имеются еще данные о выкупе за ромейских пленных: см. Свод I. С. 217 (новелла Юстиниана); ср. еще Marc. Chr. А. 517.

335

Proc. Bell. Goth. VII. 14: 9–10; Свод I. С. 180–181.

336

Proc. Bell. Goth. VII. 14: 17–19; Свод I. С. 182–183. На практике, как и следует из этого же фрагмента, «закон» нарушался, и не так уж редко.

Другой неполноправной группой в славянском обществе были данники (термин общеславянский [337] ). Таковыми для словен и антов, насколько можно судить, в описываемый период являлись только аборигены дунайско-карпатских земель. Волохи жили вместе со славянами, занимались гончарством и скотоводством (занятиями непрестижными в глазах древних славян). Вероятно, они несли какие-то связанные с этим повинности в пользу славянских племен [338] .

337

ЭССЯ. Вып. 4. С. 189.0 сборе дани гуннами, словенами и антами с имперских городов см.: Proc. Hist. Arc. XXIII. 6. О термине «смерд» (с первоначальным уничижительным значением «смердящий») см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 3. С. 684–685.

338

Ср. в этой связи слова Псевдо-Кесария о подчинении данувиев «всякому», а также о воздержании их от мясной пищи (Свод I. С. 254) — возможно, гипертрофированное восприятие изъятия у них славянами продуктов животноводства?

Но не все инородческие группы в антском и словенском обществе были принижены по своему статусу. К германцам«немцам» это, судя по всему, совершенно не относилось. То же самое можно сказать и о словенах и «эстиях», вошедших в антскую общность. А арийское происхождение антских племенных названий свидетельствует, по меньшей мере, о равном положении потомков аланских кочевников в антских племенах [339] . Да и волохи наделялись в сознании славян определенным сакральным могуществом и, следовательно, пользовались известным почтением.

339

Возможно, именно с этой частью населения связан любопытный славянский диалектизм *kosezь, «косез, свободный общинник-воин», отмеченный в Средние века в западном южнославянском регионе и заимствованный, вероятно, из алано-сарматского (ЭССЯ. Вып. 12. С. 138–139). Вместе с тем значение термина свидетельствует о полном растворении аланских выходцев в славяноязычной среде.

Основную массу населения составляли свободные полноправные общинники — люди. В правовом отношении их масса была достаточно однородной, и деление проходило лишь по половозрастному признаку. Характерно практически полное отсутствие в общеславянском языке специальных терминов, обозначающих принадлежность к воинской касте. Свободный мужчина-общинник (муж, людин) — одновременно воин (вой, муж); никаких привилегий здесь не прослеживается. Единственное исключение — раннее заимствование у германцев «витязь» — обозначало у древних славян просто воина на коне. В ранних антских и словенских погребениях нет оружия.

Единственное, что вызывает сомнения, — значительное отличие получаемой картины от ситуации у других индоевропейских народов на соответствующем этапе развития. Общества дардов Гиндукуша или древних индоариев, например, характеризуются поступательным развитием систем кастового типа, где воинское сословие присутствовало неизменно. На более развитом, непосредственно предгосударственном или раннегосударственном этапе мы находим подобные же системы, пусть и менее жёсткие, у осетин, у древних германцев и кельтов, у гомеровских греков и т.д. Однако, видимо, развитие славян имело свои особенности — по крайней мере, в весьма архаичном обществе черногорцев нового времени кастовых перегородок не было. Возможно, кризису

первобытных сословий способствовали сложные перипетии истории славян. Как будет видно далее, в благоприятных для этого исторических условиях воинская каста развивалась у них довольно быстро.

Стоит отметить, что для эпоса характерно негативное отношение к тем, кто пытался жить исключительно «храбрством». В былине о великане Святогоре он после горделивой похвальбы погибает, не в силах поднять суму с «тягой земной», которую легко несет на плече пахарь. Другой воин-великан, Дунай, из-за состязания в воинской доблести убивает свою жену, тоже воительницу. Она оказывается беременной — в чреве у нее ребенок-богатырь. В раскаянии Дунай, предавший из-за «молодечества» свою обязанность продолжить род и погубивший возлюбленную, кончает с собой. Эти трагические сюжеты отчасти, несомненно, были зарисовкой с натуры. Те, кто пытался выломиться из общинного уклада, строя жизнь исключительно на воинской удали, как правило, кончали плохо — по самым разным причинам.

Тем не менее расслоение в общине происходило, и это было в первую очередь расслоение имущественное. Оно быстрее шло в придунайских землях. Сельское хозяйство здесь было более доходно, а военные набеги позволяли значительно увеличить свою собственность. О небольшой относительно богатой прослойке свидетельствует наличие в некоторых погребениях уже этого времени инвентаря, хотя и чрезвычайно скудного. В основном погребения с инвентарем сосредоточены в дунайско-карпатских землях от Поморавья до Сирета.

О имеющихся в общинах семей, выделяющихся именно по имущественному принципу, тому свидетельствует и языковой материал. Термины для обозначения таких зажиточных хозяев — господа, паны (праслав. ед. ч. *gьpanъ). Судя по исконному смыслу последнего термина [340] , основным богатством еще в праславянскую эпоху считался скот, что согласуется и с иными сведениями. В то же время семьи «господ», конечно, были больше, именно в их среде было возможным многоженство, — соответственно на их долю приходилось больше и земледельческих угодий, и, опять-таки, военной добычи. Естественной возможностью для формирования этой прослойки становился сам характер славянской колонизации. В каждой патронимии в выигрышном положении оказывалась пришедшая первой на данное место и (или) старшая по родословию семья, от которой чаще всего и отпочковывались другие, младшие. Аналогичная ситуация складывалась и в территориальной общине.

340

См.: ЭССЯ. Вып. 7. С. 197–198 — объясняется как заимствование из иранского (скифского) gu-pana, «охраняющий крупный скот».

Имущественному расслоению не могло не способствовать и развитие меновых и товарно-денежных отношений. В придунайских землях обращалась имперская монета, попадавшая сюда через дакийских романцев или как военная добыча [341] . Общеславянская терминология, связанная с торговлей и ростовщичеством, восходит к более раннему времени, а наем был одной из древнейших славянских правовых категорий [342] . Были уже люди, отчасти специализировавшиеся на торговле (купцы, гости) и даче ссуд (лихвари). Но все-таки ввиду прочности общинных институтов у славян не сложилось никакого подобия «плутократии». Несомненно, что от торговли и ростовщичества выигрывала та же родовая старшина, одна только и обладавшая излишками собственности. Не принадлежавший к такой знатной семье торговец мог быть только посредником.

341

Ср. латинское происхождение праслав. *ceta, «монета» (ЭССЯ. Вып. 3. С. 199). Свидетельства такого обращения есть и у археологии (Федоров — Полевой. 1973. С. 298), и в письменных источниках (особенно: Proc. Bell. Goth. VII. 14: 16 — о покупке раба за большую сумму денег). Отдельные экземпляры монет попадали и дальше на север (ср.: Седов. 1982. С. 16), но роль всеобщего эквивалента, очевидно, здесь уже не играли. См. также Свод I. С. 218. Примеч. 57.

342

*kupiti, *kupъ — старые заимствования из германского (ЭССЯ. Вып. 13. С. 109–112, 115), то же *liхvа (ЭССЯ. Вып. 15. С. 97–99). Терминология же, связанная с наймом, исконно славянского происхождения; общеславянский характер носят слова *najeti (ЭССЯ. Вып. 22. С. 102–104), *najьmati (Там же. С. 106–108), *najьmъ (С. 110–111), *najьmnъjь с произв. *najьmnikъ, *najьmnica (С. 112–113), *najьmatelь (С. 106).

В формально-правовом смысле из общины выделялись, пожалуй, только жрецы. Славянское жречество делилось на мужское (ведуны) и женское (ведьмы, ведуницы, вещицы). Различались собственно жрецы и волхвы. Последние выступают в источниках как не связанные с конкретной общиной бродячие предсказатели и чудотворцы. Они сохраняли сакральную мудрость, выраженную особым, непонятным для непосвященных языком (как кельтские филиды). «Ведение» всегда рассматривалось как некое избранничество, предназначенное от рождения (мотив «урожденного» ведовства в славянских поверьях). Однако собственно посвящение ведуна или ведьмы требовало длительной «науки» — обучения сверхъестественным способностям, а затем суровых посвятительных испытаний. Подобным образом обстояло дело и в других древних обществах. Все это позволяет предполагать, по крайней мере, осознание ведовства как некоей единой традиции, идущей от глубокой древности.