Защитник Гараторма
Шрифт:
– Я знаю, что вы желаете мне добра, граф Брасс. Я уважаю вашу точку зрения и верю, что вы искренне хотите мне помочь. Но я прошу вас смириться с тем фактом, что помочь вы мне не в силах. Я должен продолжать свой путь. Я уверен, что он приведет меня к Иссельде.
– Ладно, – промолвил граф с состраданием. – Я готов это принять, но по-прежнему убежден, что путь этот приведет вас только к смерти.
– Если и так, то здесь не о чем тревожиться.
И Хоукмун, повернувшись к графу, уставился на него столь пристально, что у того по спине невольно пробежали мурашки, а сам он поспешил отвести взор от этого исхудавшего бледного лица, на котором горели безумным огнем глубоко запавшие глаза.
– О, Хоукмун, – только и мог вымолвить он. – Хоукмун…
И, отвернувшись, без единого слова он направился к дверям и вышел из комнаты.
А за спиной у него раздался пронзительный бешеный вопль Хоукмуна.
– Я отыщу ее, граф!
На следующий день Хоукмун отодвинул
Внезапно он пожалел, что отказался сопровождать графа Брасса в Лондру. Герцог взглянул на капитана Джозефа Ведлу, который как раз подъехал к воротам и отдал приказ поднять решетку. Перед отъездом граф поручил герцогу Кельнскому управлять своим имением, однако на самом деле задача эта ляжет на плечи интендантов замка и совета хранителей Камарга, которые прекрасно знают свои обязанности и, уж конечно, не станут обращаться к Хоукмуну за советом.
Нет, решил он наконец, сейчас время не действий, но размышлений. Он был преисполнен решимости проложить дорогу к тем поразительным представлениям о структуре окружающего его многомерного мира, которые, как он чувствовал, таятся где-то в самой глубине его сознания, сокрытые непроницаемой завесой. И пусть пока он не знал, как добраться до этих знаний, но интуитивно чувствовал, что подобный путь существует, и искал его. И вызывающая насмешки близких игра «в оловянных солдатиков», возможно, была именно таким способом. Герцог был глубоко убежден, что если будет раз за разом переставлять свои фигурки, проводя их через мириады комбинаций, то рано или поздно, в какой-то момент времени, откроет дорогу тайному знанию, ухватит ускользающую от него концепцию, которая, в конце концов, и приведет его к истине. Той самой истине, одним из проявлений которой и было его теперешнее положение. И у него не было сомнений, что как только он сможет осознать эту истину, то тотчас отыщет и живую Иссельду. А кроме того, возможно, и обоих детей, дочь и сына. Долгие годы все считали его сумасшедшим, но он-то точно знал, что никогда не был безумен, он слишком хорошо себя знал… И то, что окружающим со стороны казалось проявлением помрачившегося рассудка, на самом деле могло быть чем-то иным… Недоступным обычным людям.
Но вот, наконец, распрощавшись с обитателями замка, кортеж графа Брасса тронулся в путь. Помахав напоследок руками, они выехали за ворота, начиная свой долгий путь в Лондру.
Вопреки всем подозрениям графа, Хоукмун продолжал относиться к нему с тем же бесконечным уважением, что и прежде, и теперь, глядя, как друг его уезжает в одиночестве, Дориан ощутил, как сердце его тоскливо сжалось. Однако отныне он был слишком поглощен своими собственными проблемами, которые изо всех сил пытался разрешить, слишком сосредоточен на манипулировании крохотными фигурками на столах, чтобы выразить какие-то чувства.
Он продолжал следить взором за графом Брассом и его людьми, которые спускались по петляющим улицам Эгморта, вдоль которых стояли горожане, собравшиеся, чтобы пожелать своему господину доброго пути. Кортеж, наконец, достиг городских стен и, миновав ворота, выехал на широкую дорогу, что вела через болота. Хоукмун провожал их взором, пока отряд не скрылся из виду, а затем вновь вернулся к своим макетам.
Сейчас он проигрывал ситуацию, в которой Черный Камень оказался во лбу не у него, а у Оладана с Булгарских гор, и они не сумели испросить помощи Легиона Рассвета. Смогли бы они при таких обстоятельствах одолеть Империю Мрака? И если да, то каким образом? До этой точки он доходил уже многие сотни раз, переигрывая штурм Лондры на новый манер, но лишь сейчас новая мысль внезапно поразила его. А если бы тогда в бою погиб сам Дориан Хоукмун? Спаслась бы тогда Иссельда или нет?
Если он надеялся, многократно меняя ход событий, отыскать способ постичь истину, сокрытую в нем самом, то теперь стало ясно, что он потерпел неудачу. Он довел свою тактику до логического завершения, взял на заметку все возможности, которые проистекали из такого варианта развития событий, поразмыслив над следующим поворотом, который надлежит изучить в будущем. Какая досада, что Ноблио погиб при Лондре! Этот философ-поэт обладал огромной ученостью и острым живым умом, так что помощь его сейчас очень бы пригодилась Хоукмуну.
Точно так же могли бы прийти к нему на помощь и прочие служители Рунного Посоха: Рыцарь-в-Черном-и-Золотом, Орланд Фанк или загадочный Дженемайя Коналиас, который, правда, никогда и не настаивал на своей принадлежности к роду человеческому. Тщетно во мраке ночи он взывал к ним, но так и не получил ответа. Теперь, когда Рунный Посох был в безопасности, они забыли о Хоукмуне, и лишь мысль о том, что эти люди, в общем-то, ничем ему не обязаны, не позволяла Хоукмуну обидеться на их молчание.
Но все же возможно ли, чтобы Рунный Посох оказался замешан в происходившем и в том, что творится с герцогом Кельнским сейчас? Не нависла ли какая новая угроза над этим таинственным предметом? Или Рунный Посох привел в действие новую последовательность событий, плетя иной узор судьбы? Хоукмун не мог избавиться от подозрения, что нынешняя ситуация гораздо сложнее и многограннее, чем говорят об этом те факты и события, свидетелем которым он является. Рунный Посох и его служители манипулировали им в прошлом точно так же, как сейчас он сам манипулирует своими фигурками на столах. Может быть, история повторяется? И не поэтому ли он так увлекся своими играми? Это дает ему иллюзию власти, в то время как сам он находится под воздействием куда более мощных сил.
Но Хоукмун решительно отверг эти подозрения. Нужно возвращаться к своему занятию и посвятить себя этому целиком.
Только так он сможет отвернуться от истины.
И делая вид, будто отдает все силы поискам ее, на самом деле увлекался лишь поисками самими по себе, ибо они давали ему возможность бегства. Ясным взором взглянуть в лицо ситуации было бы для него невыносимо.
Таковы испокон веков были пути человечества.
Глава третья
ДАМА В СТАЛЬНЫХ ДОСПЕХАХ
Прошел месяц.
На своей гигантской шахматной доске Хоукмун разыграл еще не менее двух дюжин вариантов развития событий, однако Иссельда так и не стала к нему ближе, даже во сне. Взъерошенный, с покрасневшими глазами, с воспаленной, покрытой пятнами экземы кожей, ослабленный и вялый из-за недостатка питания и упражнений на свежем воздухе, Дориан Хоукмун более ничем не напоминал героя прошлых лет – ни духом своим, ни манерой держаться, ни характером. Он казался лет на тридцать старше своего возраста. Одежда его, порванная, запятнанная, была пропитана запахом болезни и напоминала лохмотья нищего. Немытые волосы жирными прядями обрамляли изможденное лицо. В неопрятной клочковатой бороде застряли какие-то крошки, дыхание сделалось тяжелым и свистящим. Его часто мучил кашель, и он что-то бормотал себе под нос. Слуги старались избегать его, насколько возможно, но он почти не пользовался их услугами, а потому и не замечал их отсутствия.
Он изменился настолько, что едва ли сейчас кто-то из друзей мог бы признать героя Кельна, служителя Рунного Посоха, великого полководца, который возглавил мятеж против Империи Мрака и привел их к победе, в этом больном человеке, с трудом держащемся на ногах.
Жизнь его угасала, но он этого даже не замечал.
Маниакальное стремление познать все возможные исходы судьбы, которое обуяло Дориана Хоукмуна, теперь медленно убивало его самого.
И грезы его менялись. И поэтому он спал теперь гораздо больше, чем прежде. Во сне он носил четыре возможных имени. Одним был Джон Дейкер, но гораздо чаще теперь его звали Эрекозе или Урлик. И лишь четвертое имя постоянно ускользало из памяти, хотя Хоукмун точно знал, что это имя существует. Просто по пробуждении он никогда не мог его вспомнить. Теперь он всерьез задумался о перевоплощениях. Действительно ли он во сне вспоминает свои прошлые жизни, как это показалось ему поначалу? Однако здравый смысл повелевал отринуть эту теорию.