Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев
Шрифт:
— Несколько пачек чая, — ответил я, указывая на пачки, лежащие перед торговцем.
— Почём вы их продаёте? — спросил человек.
— Ваша цена будет моей.
— Шесть рупий.
Человек забрал чай и тут же расплатился со мной. Торговец посмотрел вслед ему и пробормотал:
— Это был гьялпо.
При таких обстоятельствах состоялась моя первая встреча с князем Заскара… Затем я отправился в монастырь, чьи побелённые известью дома расположились в рощице тополей и ив на склоне горы, вздымающейся над Падамом. Это был один из четырёх монастырей секты красных шапок. После утомительной ходьбы по крутой тропинке
Лёжа на земле, я созерцал сквозь листву сверкающие вершины, которые вырисовывались на фоне ярко-голубого неба, и дал волю своим мыслям. Меня переполняла радость, и я, как обычно во время путешествий по Гималаям, задал себе извечный вопрос: «А почему бы не остаться здесь навсегда?» Я сознавал, что моя личность во многом сформировалась под влиянием Гималаев. Ведь я почти три года своей сознательной жизни бродил в полном одиночестве по гималайскому высокогорью. Однажды мне даже сказали во Франции, что во сне я разговариваю на тибетском языке. И я действительно мог думать и шутить на тибетском и быть в своей тарелке в обстоятельствах, которые смутили бы любого путешественника. Я много странствовал с самого детства, привык к смене обстановки, легко знакомился с встречными людьми. Жизнь в странах моего детства не имела ничего общего с тем, что любило моё «гималайское я». Долгие месяцы скитаний по Бутану, Мустангу, по стране шерпов и Ладакху, к которым теперь прибавилось и пребывание в Заскаре, складывались для меня в одну непрерывную нить существования, чуждую моей другой жизни на родине. И всё же что-то тянуло меня туда, быть может, желание совершить новые путешествия и неистребимая потребность разделить мой гималайский опыт с другими и тем самым сделать его более полезным людям.
Меня уже грызло нетерпение поскорее пересечь Главный Гималайский хребет, пешком пройти по высокогорной тундре Центральной Азии и выйти к влажным тропическим районам Индии. Мне не терпелось увидеть провинцию Лунак, монастырь-крепость Бардун, возведённый на вершине скалы, и монастырь Пхуктал, лепившийся к отвесному склону горы. Лунак — обособленная провинция, куда даже заскарцы выбираются не часто.
— Долина очень глубока, — сказал Нордруп. — Там есть места, которые никогда не освещает солнце.
Лобсанг добавил:
— Тропа очень опасна. Мы рискуем погубить лошадей. Если же её состояние ухудшилось, придётся идти пешком, бросив лошадей по пути.
Люди, которых я спрашивал, высказывались ещё категоричнее: «Настоящее сумасшествие идти этим путём. Возвращайтесь в Рингдом!», или «Никто теперь не покидает Заскар по этой тропе, ведь есть дорога до Рингдома», или «Прошедшие дожди свидетельствуют о том, что на перевале выпал снег».
Вернувшись в Падам, я пошёл с Нордрупом к чиновнику, который в последний раз пытался переубедить меня. Но я держался стойко, и он, сдавшись, протянул пропуск, разрешавший Нордрупу и Лобсангу сопровождать меня до провинции Химачал-Прадеш.
На следующее утро я был на ногах с самой зари. Нас ждало десятидневное путешествие — двести пятьдесят километров по самым диким горам в мире. Ночью появился Лобсанг с шестью лошадьми, и я отобрал лучших. Ещё раз проверил припасы. Затем велел заменить некоторые части сбруи.
Когда все приготовления окончились, я нанёс последний визит тасилдару. К моей великой радости, у него я столкнулся с Таши Намгьялом, князем Заскара. Сам не знаю почему, но я вбил себе в голову, что он соперник моего друга, князя Зангла, а потому может вызывать лишь антипатию. Но стоило нам перекинуться парой слов, как я изменил своё мнение. Князь, пришедший со своим внуком, объяснил мне, на каком основании он управляет Заскаром. Его прадед, Тестанг Намгьял, двоюродный брат князя Ладакха и выходец из княжеского рода Хенеску, был послан в Заскар, чтобы получить титул и владения князя Заскара, умершего в Джамму пленником Гулаба Сингха (говорят, его отравили) и не оставившего после себя преемников. Таким образом, он был законным наследником заскарского трона. Он получил титул в качестве отпрыска ладакхской ветви семьи, которая правила Заскаром с 1641 года до захвата его династией догра. Как в Ладакхе, так и в Зангла гьялпо Заскара пользовались большим уважением, хотя индийское правительство официально не признавало их в отличие от князей Зангла.
Долина демонов
Время шло уже к полудню, когда я наконец расстался с князем Падама и тасилдаром, чтобы отправиться в путь по узкой тропинке, огибавшей город и тянущейся над рекой. Большую часть дня нам предстояло идти вдоль отвесного склона гор, нырявшего прямо в реку Заскар. Мы могли сорваться с выступающих скал, и поэтому пришлось спуститься с них.
После трёх часов непрерывной ходьбы я увидел на другом берегу сказочно красивую деревню Шила, чьи дома выглядели цитаделью добрых духов посреди ячменных полей, обсаженных по краям ивами.
Я очень устал и начал ощущать голод, как вдруг за поворотом возник совершенно необычный по внешнему облику монастырь Бардун. Природа вонзила в кипящие воды Заскара скальную башню с отвесными стенами высотой около ста метров. На вершине этой необычной природной башни был возведён монастырь, стены которого представляли собой как бы продолжение склона горы. От сооружения веяло какой-то зловещей мощью.
Лобсанг и Нордруп решили сделать привал метрах в ста от монастыря, считая, что лошади найдут себе корм около небольшого источника. Мои друзья принялись кипятить воду для чая, а я отправился в монастырь. Мне не сразу удалось отыскать на отроге горы вырубленную в скале «козью» тропку, которая спиралью поднималась к монастырским вратам. Врата от пропасти отделяла площадка шириной едва один метр. Любой незваный гость мог быть легко сброшен в реку.
Я едва не свалился, когда на меня неожиданно бросился громадный пёс. Шаг назад, и я бы полетел в пропасть. К счастью, появился монах лет двадцати и обуздал разъярённую зверюгу. Он провёл меня в залитый солнцем двор, стены которого защищали от ледяного ветра, гуляющего по долине. И потому, что от монастыря-крепости веяло холодной суровостью, солнечный дворик казался ещё прелестнее. Вскоре к нам приблизился монах постарше, разговорившись с ним, я узнал, что он тоже бывал в Бутане. Мы с интересом обменялись воспоминаниями о крепостях и монастырях страны драконов.
Внутренность молитвенного зала Бардунского монастыря напоминала бутанские кумирни. По бокам алтаря торчали два слоновьих бивня, а в центре был изображён святой Тхубчен, основатель секты. Он сидел в позе лотоса, у него была густая борода, а на голове красовалась шапка в виде веера. Справа от алтаря, на стене, висело четыре великолепных мандала с изображениями золочёных божеств на фоне сплетения зелёных, синих и тёмно-красных тонов. Монах пожаловался мне, что в 1947 году пакистанские захватчики вывезли все статуи из чистого золота, отделанные драгоценными камнями, которые раньше украшали алтарь. Из-за своего удобного стратегического положения монастырь подвергался частым осадам, его во все века грабили вражеские войска. По всей видимости, монастырь Бардун, стоящий на почти неприступной скале у тропы вдоль реки, всегда играл военную роль.
Осмотрев монашеские кельи, которые выходили на две галереи, замыкавшие с одной стороны монастырский двор, я вручил монаху небольшое пожертвование и покинул монастырь, чтобы разделить трапезу со своими спутниками. Спускаясь, обратил внимание на развалины укреплений, защищавших монастырь со стороны гор.
С чисто религиозным смирением я вскрыл одну из последних банок мясных консервов, привезённых из Европы. Эти шестнадцать банок были единственной роскошью, которую я позволил себе с момента отъезда из Сринагара. Ужаснувшись моему скромному завтраку, Лобсанг и Нордруп предложили присоединиться к ним. Они уже приготовили упоминавшееся мной тибетское «национальное» блюдо цзамбу — муку, замешанную на чае, скатанную в шарики и обмазанную растопленным сливочным маслом.