Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев
Шрифт:
К половине третьего мы собрали пони и навьючили на них мешки. Я надеялся проделать добрую часть пути верхом, но вскоре понял, что тропа слишком узка и скалиста, чтобы гарцевать в полной безопасности. Берега реки Заскар в провинции Лунак обрывистые. Мы пока ещё не встретили ни одной деревни на нашей стороне реки. На другом же берегу я видел хутор Пипча и ведущий к нему подвесной мост, а также крохотную деревеньку Тиине с её ослепительно белыми домами. Время от времени мы преодолевали бурные притоки либо вброд, либо по висячим мостикам, готовым рухнуть в воду. Эти притоки, разбухшие после дождей, очень беспокоили Нордрупа.
— Яро мунди (нехорошо), — повторял он. — Столько воды, что некоторые речки нам вброд не перейти.
Я успокаивал сам себя, говоря, что реки более спокойны по утрам. Снег после восхода солнца тает очень медленно, и до полудня многие реки почти совсем безводны.
Тропа то ползла вверх, то спускалась вниз по склонам отрогов гор, чьи вершины иногда возникали у нас над головой. Лобсанг сказал, что зимой Лунак отрезан от остальной части Заскара завалами из камней и снега. Случается, что тропа находится под снегом до конца июня. Нам часто приходилось пробираться по проходу, проделанному в каменном завале. Случалось, мы проводили поочерёдно каждую лошадь по самому краю склона, и из-под их копыт в реку летели камни.
К вечеру тропа вывела нас к большой снежной плите, остатку лавины. Одна из лошадей потеряла равновесие и заскользила по обледенелому склону. К счастью, метра через два её падение остановил выступ скалы. Нордруп изо всех сил потянул пони за хвост, помогая ему подняться, а Лобсанг одним прыжком перескочил через заледеневшую глыбу, проверяя, могут ли пони перепрыгнуть через неё и не сломать ногу. Первый пони прыгнул без приключений, а второй приземлился неудачно и упал, пытаясь удержаться на ногах и оборвав ремни, удерживавшие поклажу. Третий и четвёртый прыгнули тоже без приключений. Тропа пошла вниз к песчаному берегу, который лизала речная вода.
Заходящее солнце залило вершины золотом, а мы снова полезли вверх, тёмно-серебристая лента осталась внизу в глубоком ущелье. Несколько поворотов, и мы оказались на перевале, где я с удивлением увидел три белых чхортена. Выше них торчала дюжина зданий — монастырь Муне. С перевала, к югу, открывался вид на хаотичное нагромождение гор, обрамлённых с обеих сторон теряющимися в бесконечности высоченными пиками. Только теперь до меня дошло, сколь безумен был мой замысел: чтобы выйти в Центральную Индию, следовало пересечь все эти горы.
С наступлением сумерек на перевале поднялся сильнейший ветер. Из-за своих лошадей Лобсанг и Нордруп решили остановиться на ночь здесь, под прикрытием чхортенов. Я разбил палатку у подножия одного из них. Но, несмотря на прикрытие, полотнище её остервенело билось на ветру. Я достал фонарь и блокнот и, забравшись в палатку, записывал всё увиденное. Снаружи доносились шутки и смех. Не теряя доброго расположения духа, Нордруп с Лобсангом подшучивали над навестившими нас монахами, посылая одного за водой, второго за сушняком, третьего за кизяком. Я попросил молоденького монаха сходить в монастырь за араком в обмен на несколько аптечных таблеток — у одного монаха нещадно болели зубы, другой мучился желудком, третьего доконала мигрень. Раздача медикаментов привлекла множество монахов из монастыря, откуда доносился приглушённый гром барабанов и перезвон колоколов.
День оказался долгим, и Падам давно стал воспоминанием. Сидя в темноте, я лениво ковырял вилкой в кастрюле со слипшимся рисом. Я слишком устал, чтобы ощущать голод, а арак, как и рис, оказался отвратительным. С тоской вспоминал о талантах Калаи, моего непальского повара, который превратил мои походы в подлинные гастрономические турне. С этой точки зрения, Заскар был настоящим провалом. К счастью, Лобсанг и Нордруп своими шутками разгоняли дурное настроение, навеянное едой.
Когда с первыми лучами солнца я вылез из палатки, стоял пронизывающий холод. Пока Лобсанг искал ушедших в горы лошадей, я наблюдал, как солнце потихоньку высвечивало невероятный пейзаж — словно по гигантской сцене бежал широкий луч прожектора. Как только он коснулся белых зданий монастыря, по долине разнеслось жалобное эхо: тягучие всхлипывания духового инструмента — тибетской трубы пронеслись над долиной, как необычный стон гор.
Я с интересом осмотрел монастырь. Его две кумирни-близнеца были вписаны в большое здание, что указывало на очень древнее происхождение. Два монаха красили окна с внешней стороны. Я надеялся, что они не тронут весьма повреждённые, но чудесные фрески кумирен. Объясняя, что монастырь Муне принадлежит секте гелукпа, старый монах привёл меня внутрь, где я едва сумел отвертеться от солёного чая.
После Муне тропа пошла над карнизом, где ютились дома крохотной деревни. Ячменные поля орошались из нескольких небольших водоёмов, где за ночь собиралось достаточное количество воды. Через несколько километров мы прошли перевал, за которым, к моему удивлению, расстилалась равнина. Её перерезал поток, несущийся с гор справа и впадавший в реку Заскар. На краю равнины, буквально прислонившись к скалистому отрогу, лежала деревня Рару. Наша тропа обогнула деревню и прошла под развалинами крепости. Отсюда уходила тропка на юго-запад в направлении перевала Поат, лежащего на высоте пяти тысяч семисот метров над уровнем моря и ведущего в ущелье реки Чинаб.
Из-за изолированного положения провинция Лунак была относительно независимой. В провинции жило несколько лумпо (знатных семейств), которые решали местные дела без консультации с князем Падама. Одно из таких знатных семейств, Тетха, владело знаменитыми «Заскарскими хрониками», о которых я уже не раз упоминал. Это была копия части манускрипта-оригинала, хранившегося в монастыре Пхуктал. Я хотел посетить указанный монастырь в надежде отыскать рукопись. К сожалению, мне это не удалось, поскольку лумпо Тетха отсутствовал — он в это время наблюдал за строительством дороги через Пенси-Ла.
После Рару тропа пошла вверх по обрыву, нависшему над Заскаром. Мы осторожно карабкались по горной тропе, повороты которой были столь круты, что морды пони часто нависали над пропастью. Иногда мы их придерживали за хвосты, чтобы они не теряли равновесия. Далеко внизу я различил хрупкий мост, переброшенный через ущелье, и порадовался, что не надо идти по нему.
Тропа была столь опасной, что меня охватило сомнение в разумности нашего плана. Сесть на пони было совершенно невозможно, и Нордруп с необычной робостью осведомился, нельзя ли бросить лошадей и часть снаряжения здесь. Я шутливо возразил, что эта тропа — детская забава по сравнению с бутанскими тропами, но позднее, когда нам пришлось пересекать несколько почти вертикальных завалов, понял, что бессовестно солгал. Каждый шаг вызывал лавину. Чтобы не скатиться вниз по склону, я бегом пересекал самые опасные места. Лошадей мы переводили поочерёдно одну за другой. Лобсанг держал их за уздечку, а Нордруп — за хвост. Они скакали по склону в облаке пыли и падающих камней. Остановиться или споткнуться означало соскользнуть вниз и найти трагический конец в водах реки. Именно здесь, по словам Нордрупа, недавно погибла лошадь.