Засранец Бэдд
Шрифт:
– Стой, я тут вот о чем подумала… Парень из уборной и тот местный парень - разные люди?
– Ага, парень из уборной возбудился слишком быстро, и мне показалось, что он наверняка долго не протянет, поэтому я отдрочила ему и ушла. А местного парня я встретила в другом баре позже, вскоре после того, как ты мне написала.
– Но с последним ты еще увидишься?
– ДА УВИЖУСЬ Я С НИМ ЕЩЕ, УВИЖУСЬ, - взревела Клэр.
– Теперь ты перестанешь меня об этом спрашивать? А то сглазишь еще.
– Что сглажу?
– Я действительно не понимала, почему Клэр так нервничала.
– Я… и он… Между нами что-то происходит, и я не хочу это спугнуть, поэтому может нам стоит поговорить о чем-либо другом?
– Что между вами происходит?
– спросила я.
– Прости, но я действительно не понимаю.
Размазав картошку по тарелке, Клэр вздохнула и начала махать вилкой, бурно жестикулируя.
– Я не знаю, Мара, действительно не знаю. Что-то происходит. Что? Черт его знает, хотя наверное, и он тоже не в курсе. Но это что-то серьезное и мы будем двигаться в этом направлении медленно и осторожно, и попробуем это… то, что получилось.
– Ты имеешь в виду отношен…
– Шшш! Замолчи!
– рявкнула она.
– Не произноси это слово. Мы это больше не обсуждаем. Еще хоть слово и я эту картошку запихну тебе в глотку.
Эффективная угроза, ведь я ненавижу картофель.
– Ладно, но когда мы сможем поговорить об этом, я ожидаю услышать от тебя все детали.
– Договорились.
Она протянула свою руку, сжала пальцы в кулак, все, кроме мизинца. Сделав тоже самое я зацепилась своим мизинцем за ее, и мы потрясли ими. Глупо, по-детски, но эту традицию мы соблюдали еще с военного лагеря.
– Итак, Зейн, парень с охренительным членом. Мне нужны пикантные подробности.
Я вздохнула.
– Он отвел меня в какое-то жутко живописное место, и я сделала самый потрясный минет столетия, - драматическая пауза, - и возможно решила попрактиковаться в свиданиях пока я в Кетчикане.
Клэр с хлопком сложила руки на сердце, нагнула голову вбок с выражением «Ах, как это мило» на своем лице.
– Моя девочка уже совсем взрослая.
– Заткнись.
– Я кинула в нее пакетик с сахаром.
– Я не буду заходить слишком далеко, но попытаюсь.
– Если серьезно, я очень рада за тебя, моя тыковка.
Я уставилась на нее.
– Тыковка?
Клэр засмеялась.
– Экспериментирую с милыми прозвищами. Хочу найти такое, чтобы его можно было почти иронично использовать для этого парня, с которым я, можно сказать, встречаюсь.
– Хорошо, только больше не называй меня тыковкой. Это странно.
– Сладкая булочка?
– Ну уж нет.
Она почесала подбородок.
– Пупсичек?
Я кинула в нее еще один пакетик с сахаром.
– Боже, прекрати, - окунув пальцы в стакан с таящим льдом, я брызнула на нее водой и начала повторять, - во имя Господа нашего Христа, изгоняю тебя!
Завизжав, она прикрыла лицо руками.
– Ладно, ладно, я больше не буду!
– Когда я остановилась, она кинула пакетиком в меня.
– И кстати, при проведении обряда экзорцизма не говорят «Во имя Господа нашего Христа, изгоняю тебя».
– Откуда ты знаешь?
Она нахмурилась.
– Вообще-то, меня воспитывали в семье католиков. С самого детства, вплоть до старших классов, я ходила в католическую академию, посещала мессы каждую неделю и пела в хоре.
Ошеломленная этим, я замолчала.
– Да ладно, серьезно?
– Я указала на нее.
– Еще один факт, который я о тебе не знала. Что еще ты держишь от меня в секрете?
– Это не был секрет, просто мы никогда это не обсуждали. Я перестала посещать академию после того, как закончила школу.
– Вау. Раз так… что такого мы еще не обсуждали, что мне стоит знать о моей лучшей подруге?
Она замолчала, явно обдумывая, что сказать в ответ.
– Ну… Мне вырвали все зубы мудрости? А на третьем курсе мне удалили аппендицит, который чудом не разорвался, и я чудом не умерла.
– Она посмотрела мне в глаза, а потом как ни в чем не бывало заявила.
– А в двадцать мне делали дилатацию и кюретаж.
Я потрясенно вздохнула.
– Дилатация и кюретаж? Которые делают при выкидыше?
Она кивнула.
– Ага. Я забеременела, и случился выкидыш. Прямо на мой двадцатый день рождения.
– Черт, Клэр. Ты никогда об этом не говорила.
– Я была настолько потрясена, что долго не могла ничего сказать.
– Как я могла не знать о том, что ты была католичкой? Про выкидыш я вообще молчу.
Она пожала плечами.
– Просто не люблю говорить о себе.
– Это можно понять, - ответила я, но все равно была удивлена, что она никогда не рассказывала мне об этом, несмотря на то, что мы лучшие подруги.
– Просто у меня… такое ощущение, будто я тебя совсем не знаю.
– Мара, ты все еще моя лучшая подруга, это никогда не изменится.
– Она вздохнула.
– Но выкидыш… это было ужасно. Я даже не успела понять, что была беременна, а у меня уже выкидыш. А еще это отвратительно. Как во всех этих фильмах, где у девушки между ног происходит кровавая сцена из фильма Тарантино, и это не преувеличение.
– Она снова помешала кофе ложкой.
– Я… о таком не рассказываю не просто из-за эмоциональной травмы, но и из-за того, как это повлияло на мою жизнь в общем.
– О чем ты? Что произошло?
– Отец отказался от меня. Мама очень традиционных нравов и не может в открытую перечить ему, поэтому ее и сестер я могу увидеть только, когда он на работе и они могут незаметно уйти из дома.
– Черт, дорогая…
Она кивнула.
– Да, отстой. Уже шесть лет прошло, а мне все еще нужно скрываться, если хочу их увидеть.
– Он не передумал?
Она покачала головой.
– Не-а, и вряд ли когда-либо передумает. Он заставил снять новые семейные фотографии, чтобы меня на них не было.