Заставь меня
Шрифт:
Он прижимает меня к стене, мои руки болезненно опираются о нее, а его голая грудь обжигает мне спину. Его рука на моем горле скользит вверх к челюсти, а другая теряется в волосах. С силой он поворачивает мою голову в сторону. — Лги себе, лги всему миру, да хоть сраному Богу, но никогда не лги мне.
— Прости, — заикаюсь я, от того, как он тянет меня за волосы, на глаза наворачиваются слезы.
— Мне не нужны твои извинения. Мне нужна твоя душа, — хрипит он, а потом уходит.
Я стою, затаив дыхание, одновременно испуганная и возбужденная. Он исчезает так быстро, что кажется, будто мне все
— Блять, — хриплю я и сжимаю бедра вместе, напряжение, которое несколько минут назад было восхитительным, теперь разочаровывающе ноет.
Когда речь заходит о нем, не остается никаких рациональных мыслей. Часть меня хочет догнать его и потребовать, чтобы он трахнул меня так, как обещал. Но другая часть хочет вырваться отсюда и попытаться выяснить что-то про русских.
Как я уже сказала, здесь нет рационального варианта.
***
Тридцать минут спустя Кэш заходит на кухню, где я доедаю миску хлопьев — да, три коробки «Чериос» появились на следующий день после того, как я о них упомянула. Он заправляет белую рубашку в серые брюки, когда входит. Поднимает глаза, почти изумленный, увидев меня.
— Послушай, Кэш…
— Харлоу, ты должна понять…
Мы говорим одновременно, заикаясь. Он смотрит в сторону, прикусив язык, и у него тот же почти беззаботный взгляд, что и в то утро, когда он приготовил мне завтрак.
— Дамы вперед, — он протягивает руку и наклоняет голову.
Я кусаю щеку с внутренней стороны, думая о том, как это сформулировать. Но в конце концов, просто прямо говорю:
— Почему я? Ты даже не знал моего настоящего имени до прошлой ночи.
— Почему ты уверена, что твоя рука принадлежит тебе? Что твои легкие принадлежат тебе и только?
Я сжимаю брови, наклоняя голову в вопросе.
— Кэш…
Он бьет себя в грудь ладонью.
— Ты принадлежишь мне так же, как сердце, бьющееся в этой груди.
Я хочу сказать ему, что это так же безумно, как и звучит. И хотя убеждена, что в Кэше Фоксе есть немного или много безумия, я также не могу отрицать тот факт, что в странном, извращенном смысле понимаю, что он говорит. Какая-то необъяснимая связь влечет нас друг к другу с самого начала.
Это пугает. Он пугает. Но еще страшнее то, что я киваю. Тупо смотрю в ответ, не в силах выразить словами ни одно из бушующих в моей груди чувств. Меня спасает резкий стук во входную дверь. Она открывается, и входит один из братьев Фокс.
Он высокий, глаза скрыты капюшоном, и от него веет холодом. Его кожа светлее, чем у братьев, как будто он проводит свои дни, прячась от солнца.
— Ты еще не убил ее, да? — мое горло словно наждачная бумага, когда я сглатываю от его слов.
— Отвали, Финн. Чего тебе надо? — спрашивает Кэш, но Финн просто смотрит на меня. Его взгляд такой напряженный, что кажется, будто он читает каждый темный секрет моей души.
— У меня есть способ поставить Братву на место, — я засматриваюсь на его глаза, пытаясь расшифровать цвет. Там клубящаяся тьма. Он напоминает гребаного вампира.
— О? Не хочешь поделиться? —
— Не при ней, — и тогда я понимаю, почему.
— Может, ты и мой брат, но я без проблем отрежу тебе язык, если не будешь проявлять гребанное уважение, — с ядом отвечает Кэш, и я двигаюсь, чувствуя себя неловко.
— Я подожду. Займись прощальным сексом, но не затягивай, — я уверена, что мое лицо теряет цвет, а потом становится ярко-красным. Брат захлопывает за собой дверь.
Кэш поворачивается ко мне и говорит:
— Может, прощальный поцелуй? — с улыбкой спрашивает он, от которой мои трусики намокли бы, будь они на мне. Ну правда, это несправедливо, насколько он хорош собой. Это полностью и абсолютно обезоруживает. И я борюсь всей душой, чтобы мои стены не рухнули.
— Думаю, что для сегодняшнего утра более чем достаточно прикосновений, — я скрещиваю руки, и он стонет, усмехаясь.
— Это не считается, если никто не кончает. Я с удовольствием попробую еще раз, — его глаза темнеют, и он притягивает мои бедра к краю табурета и становится между них. И снова я таю в нем. Его твердые бедра прижимаются к моим мягким.
— Как твой брат? — цежу я, когда он начинает наклоняться для поцелуя. Поцелуй, который, я уверена, будет слишком отвлекающим и поглощающим.
Он встает прямо и, понимая, что не получит свой поцелуй, поглаживает большим пальцем мою ключицу.
— Не беспокойся о Финне. Он немного странный, не унаследовал нашего семейного очарования. Не принимай на свой счет.
— Я имела в виду брата, которого подстрелили.
— О, Локлан? С ним все будет в порядке, просто ранение. Честно говоря, я удивлен, что он только сейчас получил первую пулю.
— Первую? — спрашиваю я. — Ты ожидаешь, что будут еще?
— Детка, если бы у меня не было лучших хирургов Восточного побережья на быстром наборе, я бы сейчас выглядел как сыр. Это его первая, но точно не последняя, — это ненормально! Я внутренне кричу. Помню огромный шрам, пересекающий его спину, и я уверена, что это не от падения с велосипеда в детстве.
— А теперь, пойду и посмотрю, чего хочет этот маленький засранец, — он ласково гладит меня по лицу одной рукой, но я вижу, что другая у него на боку, сжатая в кулак. Он опускается ниже, чтобы едва коснуться губами моей щеки. — Будь умницей.
***
Я пользуюсь возможностью исследовать остальную часть квартиры, раз уж осталась одна. Все двери, кроме одной, не заперты, и я решила, что это своего рода разрешение. Помимо комнаты, в которой я остановилась, есть еще одна для гостей с ванной, которая выглядит немного более обжитой. Там есть наполовину полная корзина для белья, набор средств для душа и книги, сложенные на тумбочке.
Затем иду в комнату владельца, и тут потрясающе уютно. Не тот холодный монохром, которого я ожидала от Кэша. Одна стена выкрашена в темный, лесной зеленый цвет, а на другой — большое арочное окно в стиле лофт. Перед ним стоит кровать с льняными простынями, и я могу представить, как на них переливается рассвет.