Заставлю вспомнить Русь...
Шрифт:
Внимательно выслушавший викинга сотник Владимир отрицательно качнул головой:
— Увы, гирдман, мне придётся разочаровать тебя. Ты лицезреешь такого же одинокого скитальца, как и сам, а моя история столь же печальна, как твоя собственная.
На лице Фулнера появилось разочарование.
— Жаль, сотник. Ничего, теперь нас двое, и мы обязательно найдём своих товарищей. Немного отдохнём и приступим к поискам.
Раненый осмотрелся по сторонам, наклонился к викингу:
— Гирдман, у меня есть другое предложение. Недалеко от нашего ущелья должен быть родовой замок кмета Младана, о коем ты упоминал как о властелине
Фулнер притворился, что раздумывает над словами сотника, затем махнул рукой:
— Пусть будет по-твоему. Скажи, как себя чувствуешь?
Русич в ответ попытался встать, но, закусив губу, снова опустился на землю.
— Гирдман, я тоже наткнулся на ромеев, ранен ими стрелами в ногу и плечо. Раны не позволяют мне быстро идти, но с твоей помощью мы будем в замке уже через несколько часов. Только прошу, давай отправимся в дорогу сейчас же, покуда я не потерял ещё больше крови и не ослабел окончательно.
— Хорошо, сотник. Держись за меня и поднимайся.
Фулнер помог русичу встать на здоровую ногу, подставил ему своё плечо. Обхватив раненого за туловище, сделал первый шаг в направлении ведущей к замку кмета Младана дороги. Служа сотнику опорой, помогая ему передвигаться, а порой попросту волоча его на плече, викинг оценивал в уме сложившуюся ситуацию.
В том, что сотник спешит в замок кмета с важным известием, у Фулнера не было сомнений. Прав он оказался и в том, что решил оставить сотника в живых и на свободе: у предыдущих гонцов-болгар, перехваченных на дорогах в замок Младана до появления русов, было обнаружено две грамоты, однако их содержание так и осталось для Фулнера и византийцев тайной за семью печатями. Дело в том, что ещё известный римский император и полководец Юлий Цезарь пользовался в переписке тайнописью, а за те десять веков, что минули со времени его кончины, она настолько широко распространилась и стала доступной, что её легко и с успехом применяли византийские сановники и болгарские кметы, русские воеводы и варяжские ярлы, не говоря уж об императорах, королях, князьях.
Перехваченные у болгарских гонцов грамоты также были написаны непонятной для посторонних тайнописью, сами гонцы молчали даже под пытками, поэтому их поимка не дала Фулнеру ничего. Точно с таким секретом могла оказаться грамота и у русского сотника. А в том, что из него не удалось бы вытащить ни слова, викинг не сомневался. Поэтому оставался лишь один верный способ выведать у русича доверенную ему тайну — заставить рассказать о ней его самого, для достижения чего Фулнер видел единственную возможность... Ведущая к замку кмета дорога была сравнительно недалеко — в десяти — двенадцати стадиях. Чтобы попасть на неё, следовало свернуть на одну из натоптанных пешеходных тропинок, что уже неоднократно встречались на пути. Но Фулнер, словно не замечая их, вёл сотника по наиболее труднодоступным местам: крутым горным склонам и бездорожью, уходившим из-под ног каменным осыпям и густому кустарнику. Если у самого викинга от подобной ходьбы изрядно взмокла спина и мелко дрожали в коленях ноги, то как должен был чувствовать себя дважды раненный, истекавший кровью русич?
Когда Фулнер, будто нечаянно или от усталости, два раза подряд споткнулся и затем со всего маху упал плашмя вместе с сотником на камни, он наконец добился своего. Разбросав в стороны руки, подогнув под себя раненую ногу, русич остался неподвижно лежать, не делая попыток подняться. Испуганный викинг быстро перевернул его на спину, заглянул в бледное, осунувшееся лицо, приложил ухо к груди. Сердце раненого еле слышно билось, и Фулнер, облегчённо вздохнув, осторожно принялся трясти его за плечо.
— Сотник, что с тобой? Очнись, слышишь...
Русич слабо застонал, открыл глаза. Ничего не понимая, повёл взглядом вокруг себя. Вскоре в его глазах появилось осмысленное выражение, они остановились на викинге. Опершись на локоть здоровой руки, сотник попытался поднять голову, однако тотчас уронил её на грудь.
— Гирдман, помоги, — тихо, почти шёпотом произнёс он. — Прислони меня к тому камню и присядь рядом. Мне надобно сказать тебе нечто важное.
С радостно забившимся сердцем Фулнер выполнил просьбу раненого, опустился подле него на колени.
— Что с тобой, сотник? — как можно ласковее спросил он. — Устал, плохо себя чувствуешь? Полежи, отдохни — и пойдём дальше.
По бескровным губам русича пробежало подобие горькой усмешки.
— Поздно, гирдман. Я отходил на земле всё, что было отпущено мне богами. Они уже ждут меня на Небе, души предков зовут меня к себе. Но прежде чем встретиться с ними, я должен исполнить до конца долг воина-русича. Гирдман, поклянись, что выполнишь последнюю волю умирающего.
— Клянусь! — торжественно произнёс Фулнер. — Клянусь именем Одина и честью викинга.
— Вначале прости, что сказал тебе неправду, — с трудом выталкивая изо рта слова, начал русич. — Я не одинокий беглец, как ты, а из второго отряда русичей, что высадился на берег после тех трёх сотен, которые ты пытался отыскать. Сам главный воевода Асмус послал меня в замок кмета, дабы я...
Раненый смолк, зашёлся в кашле, некоторое время лежал молча. Потом заговорил снова, однако настолько тихо, что Фулнеру пришлось наклониться вплотную к его лицу, чтобы расслышать обращённые к нему слова.
— Гирдман, души моих предков вокруг нас, они явились за мной, их голоса постоянно звучат в моих ушах. Я не увижу кмета, не смогу передать ему послание воеводы Асмуса. Это свершишь ты, мой товарищ по оружию. Мы оба воины, ты должен хорошо понимать, что такое воинский долг и клятва, данная умирающему.
— Клянусь, что выполню твою волю, сотник.
— Оставишь меня здесь, а сам пойдёшь в замок кмета. Расскажешь Младану обо всём, что случилось со мной, и передашь ему... передашь только одно слово — «пора». Слышишь? Молвишь, что главный воевода Асмус велел передать ему «пора». Повтори, гирдман.
— Скажу кмету: воевода Асмус передал ему — «пора».
— Теперь забудь про меня и спеши в замок, — с облегчением сказал сотник. — Прощай, гирдман, и пускай Один воздаст тебе сполна за свершённые добрые дела.
Русич закрыл глаза, вновь склонил голову на грудь, бессильно вытянул руки вдоль туловища. Казалось, он мёртв, лишь слабое дыхание да лёгкая дрожь пальцев раненой руки говорили о том, что в нём ещё теплилась жизнь. Не спуская с Владимира глаз, Фулнер разочарованно вздохнул. Итак, он добился своего, но что значит единственное слово «пора»?