Застенчивый мотив крови
Шрифт:
— Нет, — твердо произнесла Лариса, — только после свадьбы. У нас так принято. Надеюсь, ты понимаешь, что это просто неприлично. И пока не будет свадьбы, мы не будем с тобой делать этого.
Он не стал возражать. Потом, в течение нескольких месяцев, они еще несколько раз встречались в его однокомнатной квартире. Ласки становились все более откровенными… Наконец она позволила даже раздеть себя. Но по-прежнему не разрешала переступать грань, отделяющую ее от прежней девичьей жизни. Хотя было понятно, что ей самой интересны эти новые ощущения. За неделю до свадьбы она решилась… Нет, она не испытала особого восторга, но новые ощущения ей понравились. Потом была свадьба, их романтический период, когда они позволяли себе заниматься сексом почти каждую ночь. Но уже через несколько
За годы, пока они были женаты, он позволил себе изменить супруге только дважды. В первой раз это случилось в Киеве, куда он приехал в девяносто седьмом для встречи с коллегами и где познакомился с Кирой, которая сама проявила инициативу, буквально затащив его в постель. А второй случай был вообще курьезным. Они поехали в Санкт-Петербург с приехавшим из Новосибирска молодым человеком, сыном известного академика. Ночью после бурной попойки сын академика отправился на поиски острых ощущений и вернулся с двумя девицами, одну из которых благородно уступил своему коллеге. На следующее утро Намазов так и не мог вспомнить, как звали эту веселую девицу, за услуги которой они заплатили. Он даже не очень помнил саму встречу, все было в тумане, немного смешно и совсем не стыдно. Поэтому он даже не знал, можно ли считать такую встречу изменой супруге. Но больше никаких встреч с женщинами у него не было…
Встреча с Майей Георгадзе изменила его жизнь. Она позвонила ему сама через два дня и сообщила, что статья готова. Они договорились встретиться в каком-то небольшом кафе, рядом с институтом. Он хорошо помнил этот весенний день. На улице шел сильный дождь, и он беспокоился, что она не приедет. Но она появилась: растрепанная, мокрая, продрогшая. Без зонта она бежала под дождем, прикрываясь своей сумкой. Но обоим было весело. Она передала ему статью, и они договорились встретиться завтра, когда статью просмотрит их заместитель директора. В синем платье Майя походила на молодую женщину времен двадцатых годов. Когда она причесала мокрые волосы и села перед Намазовым, он честно признался, что она похожа на женщин Фицджеральда.
— Жеманные кокотки, — возразила Майя, — и Николь, и ее сестра Бэби из «Ночь нежна», а также Дэзи из «Великого Гэтсби». Да и к тому же достаточно практичные, особенно Бэби.
— Я бы не назвал Дэзи только жеманной кокоткой. Она умела постоять за себя, как и Бэби, — напомнил он.
Оба понимали друг друга. Встретить человека, знакомого с творчеством модного американского писателя середины прошлого века, даже в просвещенной Москве становилось все труднее и практически невозможно. Майя добавила:
— Мне больше нравятся дамы из сороковых, которые выживали и любили вопреки всему. Даже вопреки смерти. Ведь любят всегда вопреки. Разуму, обстоятельствам, времени, месту, иногда даже вопреки собственным желаниям. Разве вы так не считаете?
Его поразила эта фраза молодой женщины. Она глубоко по-своему понимала книги Фицджеральда… На следующий день он вернул ей статью, в которой почти не было никаких сокращений, и пригласил на ужин. Она согласно кивнула. Вечером они отправились в один из ресторанов, о которых он много слышал. Его удивили цены. Почти заоблачные. Но к этому времени финансирование института было налажено и на его счету в банке лежало около шести тысяч долларов. Счет за ужин составил
Потом он провожал ее домой. Она жила недалеко от Белорусского вокзала, где у нее была своя двухкомнатная квартира. На удивленный вопрос своего спутника пояснила, что после смерти бабушки ей осталась ее квартира на Остоженке и еще однокомнатная квартира на Хорошевском шоссе, которую ей «любезно» оставил муж. Обменяв эти две квартиры, она переехала в старый дом у вокзала, почти в самом центре. Майя — коренная москвичка, ее прадедушка переехал сюда еще в начале прошлого века. Отец — грузин по отцу и осетин — по матери. У Майи три старших брата, и когда появилась она, в доме был настоящий праздник. Родители мечтали о девочке. Все это она рассказала ему во время ужина. Когда они подошли к дому, он поцеловал ей руку на прощание. Она повернулась, чтобы войти в дом. Затем, подумав несколько секунд, снова повернулась к нему.
— Я понимаю, что это звучит пошло и некрасиво, — призналась Майя. Но если я предложу вам подняться ко мне, вы не будете считать меня откровенной нахалкой?
Он молча покачал головой. Потом они долго поднимались по лестнице на четвертый этаж. И так же долго она открывала свои двери, словно перепутав ключи от своих двух замков. А потом они вошли в ее квартиру, он запер дверь и взглянул на нее. Дальше был долгий поцелуй. Он не помнил, как они раздевались, не помнил, как оказались в ее спальне. Но это была самая волнующая ночь в его жизни. В течение первого часа он даже не решался перейти к более тесному контакту, осыпая ее тело поцелуями. А потом была бешеная гонка, словно он решил взять реванш за все годы вынужденной паузы, и они неистово предавались любви, снова и снова позволяя себе увлекаться этой страстью. За окнами начиналось утро, когда оба, выдохшиеся и усталые, наконец заснули. Ему отчасти повезло. В эту ночь Лариса осталась у матери. Суббота… Проснувшись в двенадцатом часу дня, он с удивлением и вожделением разглядывал тело молодой женщины, которая совсем не была похоже на подростка. А потом снова была бешеная гонка, он удивлялся своему темпераменту, словно дремавшему все эти годы.
Глава 3
С Майей он теперь встречался почти каждую неделю. Иногда позволяя себе даже оставаться у нее на ночь. Два или три раза его искала Лариса, которая не понимала, почему он не ночует дома. Выручал Альтман, который уверял, что Максуд только недавно вышел от него и оба были заняты разработкой новых научных проблем. Лариса перезванивала на мобильный, убеждалась, что все в порядке, и оставалась ночевать у отца. Однажды она вернулась домой, и ему пришлось срочно возвращаться, чтобы не разоблачить себя. Лариса даже не спросила, где он был, привычно сухо кивнув ему при встрече. А Майя обиделась и целых две недели не отвечала на его звонки, пока он не приехал в редакцию.
— Так дальше не может продолжаться, — убежденно произнесла Майя, — ты говорил мне, что уже давно не живешь с женой, но, как только она появляется дома, ты сразу бросаешь все и летишь обратно домой. Получается, что ты до сих пор зависишь от нее. Или ты мне врал, когда говорил о том, что у вас давно нет интимных отношений?
— Я говорил правду, — пробормотал Максуд, — мы давно живем как чужие люди. Она говорила, что нужно удачно выдать замуж Арину, и до ее свадьбы она не позволит себе разводиться. К тому же сейчас тяжело больна ее мать, и я не хотел бы взваливать на Ларису еще такое бремя, как наш развод. Можно немного потерпеть.
— Что с ее матерью? — спросила Майя.
— У нее онкология. В последней стадии, — пояснил Максуд, — врачи дают только несколько месяцев. Удивительно мужественная и стойкая женщина. Даже в такие дни она больше думает о наших отношениях, о счастье Арины, об устройстве своего сына в Америке, чем о самой себе.
— Я понимаю, — неожиданно тихо сказала Майя, отвернувшись, — у меня мама умерла четыре года назад из-за этой болезни. А в прошлом году папа женился снова. Поэтому меня так поразили твои слова об однолюбах. Мама его безумно любила, а он оказался не готов жить один. Ладно, не будем…