Заступница - Адвокат С В Каллистратова
Шрифт:
Из последнего слова в суде неправосудность приговора видна ярче и безоговорочнее, чем из нашей жалобы. Это последнее слово сам Илья Габай уже не может предать широкой гласности. Он ушел из жизни до того, как наступила эра перестройки, эра нового мышления.
Мустафа Джемилев жив и на свободе. Мы не имеем от него полномочий подавать жалобу от его имени. Но мы надеемся, что при рассмотрении дела в отношении Габая в порядке надзора будет решен и вопрос о реабилитации Джемилева.
Прилагаем не заверенные копии: 1. Приговора, 2. Определения, 3. Текст последнего слова Габая.
С.В.Каллистратова о "делах" генерала П.Г.Григоренко и других своих подзащитных
Фрагмент фонограммы кинофильма "Блаженны изгнанные"
Каллистратова: Я защищала генерала Григоренко... Приехала, когда еще заканчивалось предварительное следствие. И когда следователь Березовский мне
Кустов: Что представляло собой это дело?
Каллистратова: Это дело представляло двадцать один том, в котором было Бог знает что. Там чего только было не наворочено. Но меня интересовали совершенно определенные моменты... Я сидела над этим делом месяц. И в течение этого времени каждый раз с боем я получала свидания с генералом Григоренко. Мы с ним общались... Так вот, в моих записях были такие пометки: том такой-то, лист дела такой-то. Значит, здесь идет выписка из материалов подлинного следственного дела. Так Слава (Глузман.
– Сост.) и ссылался на подлинное следственное дело. По этим выпискам и писал: том 20-й, лист дела 172-й. И так далее. Поэтому тут все было совершенно ясно. И пусть Слава не думает, что я уж так рисковала головой. До этого я рисковала головой уже очень много раз. И еще до этого у меня было два обыска.
Кустов: А сколько их было потом?
Каллистратова: Всего их было пять.
Мне сказали, что есть психиатр, который сможет это разработать. А я-то ведь не психиатр. Правда, я психиатрию знаю в объеме курса университета по судебной психиатрии, которая преподавалась на юридическом факультете. И у меня был большой опыт общения с людьми, признанными невменяемыми. И у меня глаз наметанный, хотя я и не могу разобраться в тонкостях диагноза. Но все-таки человека безусловно здорового от человека безусловно больного я отличу.
Кустов: И чем ташкентский процесс над Григоренко отличался от других процессов?
Каллистратова: Первым был процесс латвийского председателя колхоза Ивана Яхимовича. Я вам должна сказать, что бывают разные люди, бывают люди со странностями, но более нормального, более спокойного, более уравновешенного человека, чем Иван Яхимович, я не видела. Он был признан невменяемым. Причем в самом постановлении о признании его невменяемым совершенно анекдотические вещи написаны, совершенно анекдотические. Например, в этом постановлении говорится так: "Заявляет, что никогда и ни при каких условиях не изменит идее борьбы за коммунистический строй, за социализм, но только с тем условием, чтобы многие, не соответствующие высокому званию коммуниста люди, находящиеся в настоящее время в партии, были удалены из партии с тем, чтобы с ними была в дальнейшем проведена воспитательная работа, направленная на изменение их мировоззрения. Считает, что политических заключенных не надо лишать свободы, на них надо действовать методом убеждения, разъяснениями и наглядной агитацией. Прекрасно владеет произведениями классиков марксизма-ленинизма, отлично знает труды многих философов и политических деятелей". Я вам читаю только маленькие выдержки.
Кустов: Откуда выдержки?
Каллистратова: Из заключения экспертизы, в которой Яхимович признан невменяемым. Написано: "Со стороны центральной нервной системы патологических органических признаков не обнаружено".
Кустов: А кто подписал, кто эксперты?
Каллистратова: А-а, вы хотите знать, кто эксперты...
Кустов: Хочу.
Каллистратова: Это я могу вам сказать. Это четыре латвийских, рижских психиатра: Русинов, Мартис, Красноямский, Каснянский. Послушайте, что они дальше говорят: "Во время бесед с врачом - любезен, бредовых идей и галлюцинаторных переживаний не обнаруживает, память достаточная". Это в заключении, в котором он признан больным психически. А больным он признан только потому, что считает, что его идейный и политический долг, равно как и общественный, стоит значительно выше его долга перед семьей, уверен, что он и ему подобные лица исполняют значительную миссию перед лицом своего народа, и разубеждению не поддается. Поэтому псих.
Глузман: Да, это самое главное.
Кустов: Понятно. А были у вас подзащитные, изначально здоровые и пошедшие не в психушку, а в лагерь? Коротко, если можно.
Каллистратова: Пожалуйста, сколько угодно. Это все подзащитные по делу о демонстрации на Красной площади. Это все крымские татары, которых я защищала, которых обвинили в том, что они клевещут на советскую власть. Это рабочий Хаустов, которого осудили за то, что выступал на митинге, участвовал в демонстрации на площади Пушкина в защиту Гинзбурга, Добровольского и Галанскова. Да сколько угодно! Но тут они выбирали что, вот этого Яхимовича почему решили сделать сумасшедшим? Он ушел с педагогической работы на колхозную, и первое, что он заявил, - до тех пор, пока я не могу колхозникам выплатить за трудодень хоть что-нибудь, я ограничиваю свою зарплату по партмаксимуму. А остальным-то как?
Кустов: Яхимович сам разрешил себе получать лишь тридцать рублей?
Каллистратова: Да, да. Партмаксимум. А что остальным председателям колхозов делать, которые получают по тысяче двести? Сумасшедшим надо его признать.
Кустов: Нормальный человек так не поступает.
Каллистратова: Да, нормальный человек так не поступает. Он, рискуя своей шкурой, продал ненужный для колхоза запас бревен как-то и выдал колхозникам, которые до этого десятилетиями не получали ни копейки, по сколько-то рублей на трудодень. Ненормальный.
Кустов: Софья Васильевна, Яхимович - это особое дело...
Каллистратова: Да... 6 апреля 1970 г. суд признал невменяемой Наталью Горбаневскую, признал, что у нее вялотекущая шизофрения. А когда в суде выступал профессор Лунц, я у него спросила: "Скажите, эксперт, какие признаки вялотекущей шизофрении вы отмечаете у Горбаневской?" И он мне ответил: "Вялотекущая шизофрения, как правило, никаких симптомов не дает". Ясно вам? Во-первых, она смелая - она с трехмесячным ребенком ходила на эту демонстрацию на Красной площади. Во-вторых, она издавала "Хронику текущих событий". Это был человек, которого надо было скомпрометировать. Поэт, переводчик, разумный человек, который живет и работает уже сколько лет в Париже, произведения которой печатают, - вот взяли и написали, что она сумасшедшая. Что она невменяемая.
Кустов: Ахматова считала ее очень талантливой.
Каллистратова: Да.
Кустов: А Лунц...
Каллистратова: А Лунц считал ее психом. Теперь - чем отличается процесс Григоренко. Прежде всего тем, что по этому процессу было две экспертизы. Первая экспертиза, так называемая амбулаторная, в которой участвовали главный психиатр военного округа Коган и профессор Детенгоф. Очень известный психиатр...
Кустов: Ныне покойный Федор Федорович Детенгоф.
Каллистратова: Да, да, да. И они дали заключение: "Сознание ясное, правильно ориентирован, в беседе держится вполне упорядоченно, естествен, легко доступен к контакту, речь связная, целенаправленная, несколько обстоятельная". И пришли к выводу: психическим заболеванием не страдает, не нуждается в стационарном обследовании. Стационарное обследование может в настоящее время не расширить представление о нем, а наоборот, учитывая возраст и резко отрицательное отношение его к пребыванию в психиатрическом стационаре, привести к неправильным выводам. Так что же сделал генерал? Генерал - его весь мир знает, ну как же его судить-то открытым судом? Надо сделать его сумасшедшим. И следователь Березовский при наличии такой экспертизы сажает его в самолет, сам лично, под своим конвоем, везет в Москву в Институт Сербского и сдает туда на экспертизу. А в Институте Сербского рады стараться: сумасшедший, невменяем, переоценивает свою личность, убежден в своей правоте, разубеждению не подлежит. Паранойя. В суде обе эти экспертизы. Я говорю в суде: "Вызовите генерала Григоренко в судебное заседание. Товарищи судьи, посмотрите на него сами. Вы же имеете две совершенно разные экспертизы, вы же не можете разобраться, какая из этих экспертиз правильная". Нет, отвечают, вызывать психически больного человека в суд негуманно, в ходатайстве адвоката отказать. Обращаюсь к Детенгофу, - он тут же сидит рядом с Лунцем, - и говорю ему: "В промежуток времени между тем, как вы давали заключение о вменяемости Григоренко, и сегодняшним днем вы его видели?" "Нет, не видел". "Были какие-нибудь новые медицинские документы о нем? Вы их видели?" "Нет, не видел". "Вы какими-нибудь новыми данными располагаете?" "Нет, не располагаю". "Почему же вы теперь даете заключение диаметрально противоположное своему первому заключению?" "Мы ошиблись, коллеги из Москвы нас поправили".