Заступница - Адвокат С В Каллистратова
Шрифт:
Мы и до XX съезда, и особенно после него, размышляем вслух, но нас не многие слышали, и к рупорам мы доступа не имели. Об этих "размышлениях" Вы, может быть, и не знаете.
Но Вы не можете не знать "Крутого маршрута" Евгении Гинзбург, "В круге первом" и "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына, "Мои показания" Анатолия Марченко, песни, стихи и поэмы Александра Галича. Не можете не знать созданного десятками писателей потока "самиздата" конца 50-х-60-х гг., который мы читали, делясь разрозненными страницами, как крупицами сокровищ.
Как можете Вы утверждать: "Мы... не пытались думать об этом. Во всяком случае, вслух никто не размышлял..."?!
Входят ли в это "никто" а) Андрей Сахаров, бывший с 1969 г. председателем Комитета прав человека, созданного им вместе с Валерием Чалидзе? б) Наталья Горбаневская, Татьяна Великанова, Сергей Ковалев и многие другие, участвовавшие в издании независимого журнала "Хроника текущих событий" и почти поголовно репрессированные в годы брежневского застоя? в) члены Московской группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений, созданной Юрием Орловым в 1976 г., так же, как и Украинской, Эстонской, Грузинской, Армянской Хельсинкских групп, члены которых "вслух размышляли об этом" и все, поголовно, подвергались обыскам, допросам, арестам, осуждениям к лишению свободы и ссылкам, либо оказывались выдворенными за границу? г) издатели независимого журнала "Поиски" - П.Егидес, Р.Лерт, В.Абрамкин, С. и В.Сорокины и другие? д) группа творческой интеллигенции, направившая в 1969 г. в ЦК КПСС письмо с протестом в связи со слухами о предстоящей реабилитации Сталина к 90-летию со дня его рождения (письмо, разумеется, не было опубликовано, и поэтому я не знаю достоверно имен всех его авторов)?
Если перечислить всех, кто не молчал, а размышлял и пытался говорить вслух, то не хватит букв русского алфавита для обозначения пунктов предыдущего абзаца. Приведу еще лишь один пример. К той же дате, 90-летию со дня рождения Сталина, трое совсем молодых людей (им было 19-20 лет) - Вячеслав Бахмин, Ирина Каплун и Ольга Иоффе - составили листовки, содержащие протест против реабилитации Сталина.
Это ли не попытка заговорить вслух, закричать, прорвать стену молчания? Но "наши речи за десять шагов не слышны"... Все трое были арестованы, содержались в Лефортовской тюрьме. Потом Бахмин и Каплун были "помилованы" (хотя приговора суда, установившего их виновность, и не было), а Иоффе была помещена в психиатрическую тюрьму (так называемые психбольницы специального типа, находящиеся в ведении МВД).
Простите, но я не верю, что Вы написали "мы... не пытались думать об этом", "вслух никто не размышлял" только потому, что не знали о всех описанных мною и многих других попытках не только думать, не только вслух размышлять, но и писать, и кричать, не страшась репрессий.
О Бахмине, конечно, Вы могли и не знать. Но имена многих выдворенных за границу, подвергавшихся обыскам, допросам, арестам, тяжелым наказаниям, Вы, конечно, знали и знаете. И знаете, что никто из безвинно репрессированных с конца 50-х гг. до начала 80-х гг. ни юридически, ни морально не реабилитирован.
И до тех пор, пока не названы имена этих людей, подвергнутых суровым репрессиям за "размышления вслух" о том самом, о чем мы все сейчас пишем или читаем в газете и журналах, - до тех пор не сказана вся полная правда о нашем прошлом.
5 мая 1988 г.
Выступление в Доме культуры МАИ Апрель 1989 г.
В декабре 1906 г. особое присутствие Петербургской Судебной палаты рассматривало дело 167 депутатов 1-й Государственной думы (кадетов, трудовиков, эсеров и социал-демократов), которым были вменены выпуск и распространение обращения к народу, принятого в г. Выборге в качестве протеста против роспуска Государственной думы. Это обращение, впоследствии получившее название Выборгского воззвания, содержало призыв к пассивному сопротивлению: "Ни одной копейки налогов в казну, ни одного рекрута в солдаты", то есть было прямо направлено против царского правительства.
Петербургские адвокаты, защищая подсудимых, требовали их оправдания. В частности, один из лучших судебных ораторов того времени адвокат П.А.Александров говорил в суде: "Господа судьи! Мы не можем защищать, мы можем только преклоняться перед ними. Они наши защитники, а не мы их защитники! Нам ли их защищать, нам ли защищать тех людей, в сердцах которых сосредоточилась вся жизнь целого народа... Мы гордимся ими, мы обожаем их за то мужество, за ту стойкость, за те страдания, которые они испытали... Вот почему адвокаты выступают здесь не как защитники преступников, а как граждане своей страны".
А в 1969 г. один из лучших советских адвокатов Борис Андреевич Золотухин был исключен из Московской коллегии адвокатов за смелую, принципиальную и с правовой точки зрения обоснованную защиту Александра Гинзбурга, которого осудили по ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) за составление и распространение "самиздатского" сборника материалов по делу Ю.Даниэля и В.Синявского - "Белой книги". Золотухин начал свою речь словами: "Товарищи судьи! Я имею честь защищать Александра Гинзбурга". И дальше он сказал, что считает более гражданственной позицию человека, не промолчавшего при виде того, как невиновных людей, - он имел в виду Даниэля и Синявского, - уводят под конвоем.
За годы сталинского террора мы полностью утратили лучшие традиции русской адвокатуры. В те страшные времена любая независимая речь адвоката в суде была просто немыслима. Не говоря уже о том, что подавляющее большинство репрессий осуществлялось не только без участия защиты (закон 1934 г.), но и помимо суда вообще. Основным чувством адвокатов, выступавших в судах по делам, которые имели хоть какой-то политический оттенок, был страх. Этот страх не успел выветриться за короткие годы так называемой хрущевской оттепели (в процессе реабилитации жертв сталинизма в 50-х гг. адвокатура никакой роли не играла).
И правозащитники 60-х, 70-х, начала 80-х гг., в массовом порядке (правда, не миллионами, а тысячами) привлекавшиеся по ст.ст. 70, 190-1 и 190-3 УК РСФСР (и по соответствующим статьям УК других республик), по существу остались без всякой, или по крайней мере, без полноценной защиты в суде.
Вспоминается анекдотический разговор, в действительности имевший место в компании адвокатов в 60-х гг. Говорили о русских судебных ораторах. Кто-то упомянул фамилию Бобрищева-Пушкина. И тогда один из моих коллег сказал: "Бобрищев-Пушкин! Он императора не боялся, а я милиционера боюсь - как же я буду речи произносить?" Смешно? Нет, трагично. Защитники Даниэля и Синявского, хорошие московские адвокаты, не осмелились закончить свои защитительные речи в суде просьбой об оправдании. И это при том, что оба подсудимых не признавали себя виновными по ст. 70 УК РСФСР. И сколько раз мы потом слышали адвокатов, которые в судах лепетали жалкие слова о смягчении наказания людям, не признающим себя виновными. А это противоречило не только адвокатской этике, но и закону (презумпция невиновности!).
Только очень небольшое число московских адвокатов (об адвокатах других городов я не знаю) решалось на смелую, независимую защиту по политическим процессам в судах. Среди них такой прекрасный адвокат, как Дина Исааковна Каминская, и еще несколько человек позволяли себе выступать с полной защитой. Остальные вели себя так, как добрые прокуроры. Злой прокурор просит много наказания, а добрый прокурор - просит мало наказания. И вплоть до того, что людям, не признающим себя виновными, просит смягчить наказание (как в процессе Даниэля и Синявского). При этом давление на адвокатов несомненно оказывалось, и надо было этому давлению противостоять.