Затаив дыхание
Шрифт:
На стенах — никаких граффити, в общей атмосфере — ни малейшего напряжения, вокруг ни завалявшихся объедков шашлыка, ни упаковок еды из «Кентаки фрайд чикен». Не видно тупых грубиянов, цепляющихся к беспомощным старикам. Я, по крайней мере, не заметил ни одного. Видимо, здесь не принято приставать к людям.
Еще меня поразила тишина — машин тут мало, догадался я; в основном разбитые, тронутые ржой драндулеты советского производства — «москвичи», «трабанты» [27] , «ЗАЗы», хотя встретился и «рено-эспас», и «форд-гранада», и парочка «фольксвагенов-жуков». Стало
27
На самом деле микролитражный легковой автомобиль «трабант» производился в Восточной Германии.
Я почему-то сразу почувствовал себя как дома.
У родителей Кайи имелась «чайка», раньше принадлежавшая КГБ, — черный седан типа «шевроле-шеви» с массивными хромированными бамперами. По словам Кайи, во время езды земля проносится почти на уровне пассажирского сиденья. Но убедиться в том не было возможности, поскольку еще до нашего приезда «чайка» совершенно вышла из строя и покоилась на четырех чурбанах перед расположенной на первом этаже квартирой хозяев. Кожаные сиденья вспороты, словно их резали ножом.
Еще у ее родителей была дача, всего в десяти минутах езды по короткой песчаной дороге, шедшей от моря вглубь острова. Дорогу своими руками проложил отец Кайи; землю он получил от Советов взамен полноценной зарплаты, трудился каждое лето, и на десятый или одиннадцатый год дорога была готова. Вечером они поедут на дачу на велосипедах, сказала Кайя. Доберутся примерно за полчаса. Мне очень хотелось поглядеть на дачу. Я пил на кухне чай и впервые внимательно вслушивался в незнакомый и по-своему пленительный язык с иной, совершенно неанглийской, интонацией. Потом Кайя перевела мне вопрос матери, а та улыбалась, дожидаясь ответа.
— Надеюсь, ты не обидишься, но она говорит: «Спроси у него, он вдова?» Не знаю, почему ей приходит на ум. Прости.
Я слегка скривился:
— Ты имеешь в виду, вдовец ли я. Насколько мне известно, нет.
Они оценили мой английский юмор, посмеялись, и я решил продолжить в том же духе:
— Мне кажется, для этого нужно сначала жениться.
На душе у меня, честно говоря, скребли кошки, но я продолжал невинно улыбаться, прихлебывать чай и хрустеть фабричным печеньем. Вмятина от обручального кольца была все еще заметна. Что, если мать Кайи очень наблюдательна? Более наблюдательна, чем дочь? Впрочем, вдовцы ведь тоже носят кольца, правда?
— В Эстонии очень любят музыку, — перевела Кайя длинный монолог матери.
— Это все, что она сказала?
— По существу, да. Ты же уже знаешь про «Поющую революцию»? Я ей объяснила, что ты — видный молодой композитор.
— «Молодой» — это хорошо, мне нравится, — усмехнулся я; перед глазами всплыла целая вереница лиц: коллеги-композиторы неистово, точно ярмарочные жестяные утки, кивают головами.
— Больше, чем «видный»?
— Композиторы обыкновенно становятся видными только после смерти.
Кайя перевела наш диалог матери. Та весело рассмеялась, но во взгляде ее грустных глазах сквозило недоверие. Отец Кайи пошел чинить лампу в спальне. Как было бы здорово, если бы все это случилось лет десять назад. В ту пору я был всего на год старше сегодняшней Кайи, но тогда меня обуревали мечты. Через двенадцать лет мне будет без малого пятьдесят. Какие уж тут мечты.
— Она спрашивает, понравилось тебе печенье?
— Очень. И вообще я всем доволен. Большое спасибо. Ваша дочь — прекрасный гид, видно, что профессионал, — добавил я как можно бесхитростнее, стараясь обойтись без ненужных намеков.
Мать Кайи довольно засмеялась. Ее звали Маардже — неожиданное совпадение! Если напиться или едва очухаться после инсульта, то как раз такой вариант «Марджори» и выйдет. Через десять дней я уеду из Эстонии, расстанусь с Кайей, оставлю здесь мое сердце. Все это похоже на фривольную песенку. Может быть, именно такую мне стоит написать для концерта в «Куполе». Большая часть публики, начиная с Тони Блэра и королевы, будет очень довольна. С учетом общей ситуации песню сочтут ироничной. А может, и нет. Может, на этом моя карьера закончится. Или начнется новая.
Кайя с матерью принялись обсуждать новости на родном языке; я опять взглянул на фотографию, к горлу подступила темная волна печали. И я знал, отчего — от сознания, что я бесцельно плыву по течению, отрезав себя от прошлого и не видя смысла в будущем.
Вошел Микель, отец Кайи, и низким голосом объявил что-то на всю кухню.
— Он починил второй велосипед, — объяснила Кайя. — Теперь мы можем все вместе отправиться на дачу на педальном транспорте.
— А ты знаешь, что при советской власти пользоваться велосипедами не разрешалось?
— Серьезно? Ничего себе!
Я отвык ездить на велосипеде. Кайя без видимых усилий катила впереди, я же от натуги пыхтел как паровоз, хотя человек я не толстый, скорее плотный. Дороги были неровные, вдобавок, с обочин на них упорно лезла растительность; в какой-то момент мне в волосы вцепилась колючая плеть ежевики.
Позади дачи располагался большой огород, вроде тех участков, которые арендуют многие лондонцы. Росла там преимущественно картошка: без нее родителям Кайи было бы трудно продержаться в новой, свободной, но безденежной жизни. Дом был сложен из валявшихся возле строек шлакобетонных блоков, причем в строгом соответствии с предписанными советской властью размерами дачного строения. Под крутой крышей примостились две спаленки. Рядом с ванной непритязательная сауна. Изнутри все помещения были обиты сосновыми досками. Снаружи к стене притулилась теплица, целиком занятая рослыми помидорными кустами.
Воду качали по трубам из колодца; уборная представляла собой хлипкую пристройку с глубокой ямой, прикрытой обычным туалетным сиденьем. В доме пахло сосновой смолой, мхом и мышами. Он очень напоминал дом, о котором я когда-то мечтал. Наверно, читая «Коралловый остров» [28] .
На полпути к задней границе участка находился курятник с просторным загоном, где бродили штук двадцать кур и молодой кичливый петух. В курятнике мы подобрали три яйца, еще четыре отыскали в разных углах загона, под жухлой листвой или клочьями сена.
28
«Коралловый остров» — роман для детей и юношества шотландского писателя Роберта Майкла Баллантайна (1825–1894).