Затаив дыхание
Шрифт:
— Значит, сейчас с ней все в порядке? Милл, выключи музыку.
— Что выключить? — спросил отец.
— Это не тебе. Я попросил Милли выключить музыку, и побыстрее.
Милли бросилась выполнять его просьбу, расплескав по дороге виски.
— Во всяком случае, она еще дышит, — сказал отец, как будто Джек спрашивал об этом.
— Еще дышит? Бог ты мой. Вот чертовня.
— Слушай, мне нужно… сесть.
— Так садись быстрей! — Джек чувствовал, что лицо словно жаром обдает. Непривычное ощущение.
— Всё… так
— Шею?!А могла? О Господи!
Джеку почудилось, что он сидит в полной тьме и видит в окошко белоснежные, ярко освещенные фигуры; одна из них — его мать.
— Она может… двигать ногами, — тяжело дыша, продолжал отец. — Сейчас она в сознании, только речь бессвязная. Я,во всяком случае, не разбираю ни слова. Короче, ничего не понимаю. Еле слышно — как это говорится? — лепечет. А ведь у нас кошка… Ее кормить надо.
Сейчас ситуация стала проясняться и пугала уже не так, как в первую минуту. С мамой это второй несчастный случай за полгода. При своей слепоте она ведет себя слишком самостоятельно и в результате то падает с лестницы, то пытается войти в магазинную витрину… Все будет хорошо, просто они с отцом поначалу ударились в панику. Милли замерла у стереосистемы, прижав ладонь ко рту. Джек отвел трубку в сторону и сказал:
— С мамой очередная напасть.
Милли молча кивнула.
— Мне в «скорой»… тоже стало плохо… — глотая воздух, продолжал отец неверным голосом; казалось, он вот-вот не выдержит и разрыдается. — Но сейчас все в порядке.
Этой ночью я ведь мог потерять их, подумал Джек. Обоих сразу.
— Джон, ты слушаешь?
— Да-да. Знаешь, я сейчас к вам приеду.
— Да, Джон, хорошо бы.
— Как это произошло?
— Она выпала… из окна.
— Из окна?!Не может быть. Из какого окна?
— Из того… что над пристройкой… Снимала шторы… чтобы… почистить. Я ее отговаривал. Она стояла… на стуле…
— О, черт! Дело худо.
Джек машинально пригладил волосы; перед глазами почему-то возникла негритянка, распростертая перед автобусным бампером.
— Понимаешь, зазвонил телефон… она, наверно, покачнулась… И выпала… на крышу пристройки, а по ней… съехала на наш мощеный дворик. Когда я услышал звук падения, Джон… я решил, что она погибла, честно тебе говорю. Крови… целая лужа… Я и сам… еле жив.
— Кто звонил?
— Ты о чем?
— По телефону кто позвонил? Она же от звонка пошатнулась.
— И что?
Джек услышал еще чей-то голос, шорох, потом отец произнес:
— Да, хорошо.
Интересно, представляет ли тот, кто ей тогда позвонил, к каким последствиям привел его звонок?
— Мне надо идти, Джон. Буду держать тебя… в курсе.
— Я сейчас приеду. Да, постой, папа!
— Что?
— Ты случайно не знаешь счет матча?
— Триста девятнадцать за семь подач.
— Отлично! Спасибо. Пока, папа.
Джек положил трубку. Из кухни вошла Милли с почти полным стаканом в руке:
— Ну, что там?
Ага, понятно: она налила себе новую порцию виски. Джека охватило раздражение.
— Хорошего мало. Она выпала из окна. Пока еще дышит, но больше порадовать нечем.
— О Боже! — Милли сочувственно поморщилась, не отводя стакана от губ; кубики льда звякнули о стекло. — Вот ужас-то.
Дверь в гостиную распахнулась, на пороге, сияя белозубой улыбкой, возникла оживленная Марита. Радостную картину дополняли едва державшиеся на бедрах джинсы и запах фруктовой жвачки. Полтела Мариты было скрыто за огромными квадратными пакетами из дорогих магазинов; пакеты шуршали и похрустывали, создавая «белый шум».
— Здрасьте! У вас все хорошо?
— Не очень. С мамой Джека несчастье.
— Ой, ошен шалко! — воскликнула Марита, роняя пакеты. — Она ишшо живой?
— Вроде да. — Джек встал и тут только ощутил сильную дрожь в ногах. — Хотя, как я понимаю, вполне могла быть уже неживой.
Теперь Джек ежедневно ездит в огромную Хиллингдонскую больницу, где в отделении для обездвиженных пациентов лежит его мать. У нее поврежден верхний позвонок, голову и шею поддерживает специальное металлическое сооружение, напоминающее какой-нибудь хитрый аппарат из фильма «Доктор Кто». Сломанные запястья загипсованы, к локтевой вене приторочена капельница, возле кровати попискивает прибор, регистрируя сердечный ритм матери и что-то еще не менее важное, чем токи головного мозга; поврежденные при падении ткани вокруг незрячих глаз вздулись и отекли, отчего лицо похоже на лежалый персик. Между посещениями Джек умудряется находить время, чтобы хоть одним глазком посмотреть крикет. Тут не до Кайи. Прошло больше двух недель с того дня, когда он из-за дерева подсматривал, как она выходит из дома Говарда; теперь у него даже есть ее номер телефона, но он ровно ничего не предпринял. И она тоже.
Мать по большей части в сознании, удивляя окружающих своим бодрым настроем. Медсестры уверяют, что она скоро пойдет на поправку — впрочем, оптимистический прогноз объясняется скорее их профессионально мажорной манерой общения, чем какими-то конкретными показателями. При падении череп у матери треснул, как яичная скорлупа, из носа потекла мозговая жидкость. Джек не устает поражаться, что человек, тем более семидесятипятилетняя старуха, в силах все это выносить. На кровати напротив тоже лежит старуха. Каждый вздох стоит ей большого труда — будто она втягивает воздух из глубокого колодца. Никто ее ни разу не навестил. Хотя бедняга находится в полубессознательном состоянии, сестры, входя в палату, громко и весело вопрошают:
— Ну, Айлин, как мы сегодня себя чувствуем?
Невыносимо долгие паузы между вздохами поражают Джека, но лишь однажды сестра, дожидаясь очередного вдоха, воззрилась на Айлин с некоторым беспокойством; и все-таки дождалась.
— Видно, дело с Айлин неладно, — осторожно обронил Джек.
— Да, приболела немножко, — с заметным ливерпульским акцентом отозвалась сестра. Ей едва за тридцать, она откровенно кокетничает с Джеком. «Сью» — значится на ее нагрудной карточке. Джек сообщил Сью, что сегодня должен был ехать в Ньюкасл, выступать с лекцией, но вряд ли его там хватятся. Он специально произнес название города так, как принято на севере.