Затаив дыхание
Шрифт:
Приятели пешком направились в Кенвуд. Джек всегда полагал, что в компании Говарда можно прекрасно провести время, но тут его ждало большое разочарование. Говард всегда производит впечатление человека открытого; на самом деле в нем переплелись разнообразнейшие комплексы. Солнце меж тем скрылось за тучей, похожей на гигантский пузырь со льдом.
Джек откашлялся:
— Гм, она мне, между прочим, не звонила.
— Кто?
— Мать Яана.
— Ты же прямо сейчас мог с ней договориться о встрече.
— Черт возьми, я уже объяснял!
— Зачем тогда вообще о ней говорить? — искоса глядя
На лужайке расположилась группа дошколят с раскрашенными, как у воинственных индейцев, мордашками. Мужчина с пучочком волос под нижней губой — видимо, отец одного из малышей — строил из гибкой проволоки какое-то замысловатое сооружение. Матери в темных очках и свободных цветастых летних платьях вели серьезные беседы, словно на политическом митинге. Все это походило на реконструкцию жизненного уклада семидесятых годов.
Мамаши такие опытные, такие самодовольные. Как будто им никогда не случалось навсегда потерятьребенка.
На общем фоне единственным диссонансом была женщина в желтом комбинезоне, исполнявшая жалкие прыжки на батуте; возможно, ее просто наняли развлекать ребятишек. Она была поразительно похожа на Джимми Сэвила [111] . Спрыгнув на землю, она развела руки в стороны и поклонилась, но ей никто не похлопал.
— А все же по натуре люди добры,правда? — сказал Говард, широко улыбаясь и детям, и взрослым.
111
Сэр Джеймс Сэвил (1926–2011) — английский теле- и радиоведущий, первый английский диджей.
— У тебя есть какое-нибудь представление об отце?
— О чьем отце?
— Яана.
— Ни малейшего. Зачем мне лезть в их дела?
Вдали замаячил Кенвудский дворец; не удивительно, что его постоянно сравнивают с огромным свадебным тортом — очень похож, даже лепнина на фасаде поблескивает, словно сахарная глазурь.
— Едва ли ей удастся добиться для Яана гранта, верно?
Говард покачал головой:
— Где уж там, тем более что она, скорее всего, — нелегальная иммигрантка.
— И что же их ждет?
— Понятия не имею.
Они плюхнулись на поросший травою холм перед дворцом. Говард откинулся на спину. На склоне, обращенном к озеру и гигантской уродливой белой арке, под которой проходят концерты на открытом воздухе, там и сям виднелись парочки, стискивавшие друг друга в объятиях разной силы и страсти. Одна пара, видимо, предавалась соитию сидя — голые ноги девицы торчали с обеих сторон талии кавалера; впрочем, возможно, ему почудилось.
— Великий музыкант, — вдруг произнес Говард, — теперь мне ясно, как день.
— Кто?
— Отец. Ве-ли-киймузыкант. Тайна одаренности Яана раскрыта, ха-ха.
Джек поморщился, в груди жгло как огнем.
— Да ну? И как же ты ее раскрыл?
— Она сама призналась, — заявил Говард, жуя травинку. — Мистер Давенпорт, говорит она мне, он — ве-ли-киймузыкант. Так и сказала. Но больше — ни звука. Я и не спрашивал. Она велела мне держать язык за зубами. Что-что, а это я умею.
Джек сосредоточенно смотрел на зеленый склон. Двое мужчин перебрасывались ярко-желтой «летающей тарелкой». Он внимательно наблюдал, как она каждый раз проплывала мимо простертых рук — неизменно недосягаемая.
— Ты что, нуждаешься в постоянном одобрении? — внезапно спросил Говард.
Джек очнулся, перед глазами все плыло. Невероятно — оказывается, он задремал. Взгляд уперся в костлявые, покрытые легким пушком колени Говарда, колени эти почему-то раздражали Джека.
— Да знаю я, куда ты клонишь, — проговорил он, ожидая, что Говард сейчас все расскажет, и у него отлегнет от сердца..
— По-моему, да.
— Что «да»?
— Недаром твоей последней работе… гм… не хватает стройности.
В смятении Джек замер, его словно пригвоздило к травяному склону.
— Вечно оглядываешься через плечо, вместо того чтобы заглянуть в собственную душу, сердце, или как там это теперь называется.
— Ты про меня?
— На сей раз — да.
Джеку хотелось завопить так, чтобы головы всех собравшихся на прелестных зеленых кенвудских лужайках, чуточку отдающих собачьими какашками, повернулись к ним. Но он сдержался.
— Слушай, — сказал он Говарду, — знаешь, что предлагают на сайте Кенвуда? Если покупаешь у них билеты на концерты, то за небольшую доплату можно заказать ужин человек на тридцать и даже больше в сказочном палаццо позади нас, где — я почти цитирую — имеется коллекция живописи общей стоимостью в двести шестьдесят миллионов фунтов.О полотнах, о художниках — ни единого слова; какая разница — кто автор, Рембрандт, Гейнсборо, Стаббс [112] или тот француз, что писал соблазнительных красоток…
112
Джордж Стаббс (1724–1806) — английский художник, прославился изображением лошадей.
— Буше.
— Или Буше. Нет, только стоимость. Чтобы до клиентов сразу дошло что к чему. Иного они, дескать, не поймут. Это одна крайность. Я тяготею к противоположной. Во всяком случае, стараюсь тяготеть. Так что, пожалуйста, Говард, не обзывай меня торгашом.
— Но ведь ты, Джек, — малый богатенький. Тебя не волнует, расходятся твои диски или нет. И тебе незачем гоняться за приглашениями участвовать в концертах…
— Даже если бы я не былбогат, я не стал бы об этом думать. Нельзя путать продажи дисков с качествоммузыки. А то не заметишь, как превратишься в дерьмо.
— Патогенная палочка капитализма, — подняв палец, важно произнес Говард. — Мы все ею заражены. Даже ты. Я считаю, Джек, ты делаешь свое дело очень пристойно, — сочувственным тоном добавил он. — А «Хорошо в рекламном мире» — блестящее произведение, и «Почему мы одинаковые?» тоже.
— Ага, одно сочинил в тысяча девятьсот девяносто втором году, а другое в двухтысячном. Замечательно!
— «Хорошо в рекламном мире» — это классика. После нее можно всю оставшуюся жизнь на диване лежать и брюхо чесать.