Затемнение в Грэтли
Шрифт:
– Это было в Глазго, и у вас вышли неприятности не только с женой, но и с полицией, – подсказал я. «Неприятности» у Фенкреста вышли после аферы, имевшей отношение к министерству торговли, – кажется, речь шла о лицензии на экспорт, – и меня все это касалось лишь постольку, поскольку Фенкрест мог быть связан с людьми, представляющими интерес для нашего отдела. Но Фенкрест и сам был скользкий человечишка и внушал мне антипатию. Такие всегда способны на что-нибудь нечестное – и не потому, что они жулики по природе, а просто потому, что любят легкую наживу и беззаботную жизнь и не любят работать. Их тысячи, и чем скорее их вытащат
– Это было просто недоразумение, – сказал он торопливо. – Как я уже говорил вам, у меня были нелады с женой, и поэтому, когда мне предложили здесь место, я переменил фамилию, чтобы жена меня не разыскала. Вот и все. Выпьете чего-нибудь, мистер Нейлэнд?
– Нет, благодарю. Почему вас здесь считают владельцем «Трефовой дамы»?
– А откуда вы знаете, что я не владелец?
– Вы бы еще спросили, откуда я знаю, что вы не чемпион Королевского флота в тяжелом весе!
– Это другое дело. Достаточно взглянуть на меня.
– Вот это самое я и делаю. – И я действительно с полминуты смотрел на него в упор. Ему было явно не по себе от моего взгляда, и он ерзал на стуле, хватаясь то за свой стакан, то за портсигар.
– Скажите, кто же хозяин этого заведения?
Он опасливо огляделся по сторонам. Дернул плечами. Потер лысеющую макушку. Он был очень смущен, а я наслаждался его смущением.
– Ну, кто же все-таки?
– Не думаю, что вы имеете право об этом спрашивать. И мне неудобно отвечать на ваш вопрос.
– Вам очень удобно отвечать, Фенкрест. Я задаю его вторично, а имею я на это право или нет, – не ваше дело. Говорите же!
Он сдался.
– Владелица – миссис Джесмонд, – пробормотал он. – Но об этом никто здесь не должен знать, так что вы меня не подведите. Вы сегодня обедали с нею, да?
– Да. И обед был превосходный. Кто она такая?
– Честное слово, мистер Нейлэнд, я и сам о ней почти ничего не знаю, – ответил он, на этот раз искренно. – Она, кажется, вдова и жила на широкую ногу, последние годы на Ривьере. Уехала оттуда перед самым падением Франции. У нее, должно быть, в Англии громадное состояние. Она купила эту гостиницу просто из прихоти и содержит ее для развлечения. Некоторые из нашего штата – например, повар и Джо – ее старые знакомые, и она их взяла на службу, чтобы им помочь.
– Джо она, наверное, знавала, когда он работал у Борани?
– Да. А после того, как Борани разбомбили, Джо остался без дела, и нервы у него совсем сдали. Он захотел уехать из Лондона, и она привезла его сюда.
Во всей этой истории одно только было неладно: не совпадали даты. Я случайно знал, что ресторан Борани разбомбили в октябре 1940 года. Выходит, что нервы у Джо сдавали целый год, а уж потом он приехал в Грэтли.
– Да, вам повезло, что удалось заполучить Джо. Он, кажется, настоящая приманка для публики… А что, «Трефовая дама», наверное, золотое дно?
– Дело идет хорошо, – подтвердил он, – но главным образом потому, что у нас имелись большие запасы консервов, вин и ликеров.
– Как-нибудь на днях вы мне укажете, Фенкрест, где можно купить несколько банок таких омаров, как нам подавали сегодня.
В дверь постучали. Фенкреста вызвал по делу один из официантов.
– Простите, – извинился он и спокойно, без колебаний, оставил меня в своем кабинете, из чего я немедленно заключил, что здесь
В маленькой передней было совсем темно, и только из-под дальней двери, выходившей в главный коридор, пробивался узкий луч света. От этой двери до меня вдруг донесся легкий шум, и я увидел вертикальную полоску света, которая быстро расширялась: кто-то очень тихо и осторожно открывал дверь. Я отступил назад, плотно прижался к стене в таком месте, куда не падал свет из коридора и откуда я мог увидеть того, кто открывал дверь.
Это был мистер Периго. Едва я узнал его, как он прошмыгнул в переднюю и бесшумно закрыл за собой дверь. Сделано это было очень ловко и быстро. Если он выучился подобным штукам, когда промышлял предметами искусства, он, должно быть, обделывал тогда любопытные делишки.
Итак, мы стояли оба в этом темном и тесном пространстве. Я затаил дыхание. Я понимал, что он занят тем, чем был занят я полминуты назад: пытается подслушать разговор в гостиной. Следовательно, он стоит у самой двери, и нас разделяет вся ширина передней. Но такое положение не может длиться долго.
Вдруг, совершенно неожиданно, дверь широко распахнулась. В осветившейся передней стоял мистер Периго (который с быстротой молнии отскочил от замочной скважины и выпрямился), а за его спиной я, так что всякий мог подумать, что мы с ним только что пришли вместе. На пороге появился смуглый иностранец с кожаным чемоданчиком в руке, а следом за ним миссис Джесмонд, и сразу видно было, что она у себя дома. Миленькое положение!
Кому-нибудь надо было заговорить – и поскорее.
– Извините, миссис Джесмонд, – начал я, – мистер Сеттл сказал нам, что вы здесь наверху. Но, разумеется, если вы заняты, то…
– Мы с Нейлэндом как раз подумали, не лучше ли нам уйти, – подхватил мистер Периго самым естественным тоном.
– Нет, разумеется, нет, – возразила с улыбкой миссис Джесмонд. – Входите же! И вы тоже, мистер Тимон, вы непременно должны еще немножко побыть с нами. Некуда вам спешить… Он всегда так занят… – добавила она, обращаясь к нам. Все это говорилось, чтобы дать мистеру Тимону прийти в себя, так как он был явно испуган нашим неожиданным появлением. Сделав над собой большое усилие, он пробормотал что-то нечленораздельное, попробовал улыбнуться и пошел обратно в гостиную, а мы за ним.
Описывая свою первую встречу в поезде с этим человеком, я говорил, что он слишком явно похож на иностранца, чтобы быть шпионом и представлять для меня какой-либо интерес. Я не слежу за людьми, у которых словно на лбу написано: чужеземец. Но в поезде он молчал. Теперь, услышав его голос, я чуть не вскрикнул от изумления: у этого мистера Тимона был ланкаширский выговор!
– Мне нельзя задерживаться: я возвращаюсь ночным поездом в Манчестер.
– Так вы живете в Манчестере, мистер Тимон? – спросил мистер Периго.