Затерянная улица

Хилл Джерри

— Я знаю, — ответила Наоми. — Собирайся, Диди, мы идем запускать змея с горы.

Они вышли из дому и пересекли улицу. Фред видел из окна, как они поднимаются, держась за руки, вверх по склону. И вдруг почувствовал себя брошенным, одиноким.

Вернулись они через полчаса, как ни странно, в превосходном настроении.

— Что, не вышло?

— Слишком сыро, и ветер слабоват. Дождь прибивает его к земле.

— О’кей! — воскликнул Фред с энтузиазмом. — Завтра попробую я.

— Завтра мы снова попробуем, — с неменьшей решимостью подхватила Диди, — родители должны держать слово.

В воскресный день погода была как на заказ — жарко, ясно, ветер

устойчивый и в меру сильный, в небе ни облачка.

В два часа дня Фред взял дочку за руку, и они стали взбираться в гору по лесной тропинке, которая вела к университетским автомобильным стоянкам.

— Пока он у нас не взлетит, мы оттуда не спустимся, — поклялся Фред. — Это я тебе обещаю.

— Хорошо, — сказала Диди, повисая на его руке, так что ему пришлось тащить ее в гору. — А сколько тут комаров, правда?

— Правда, — коротко ответил Фред, он был уже основательно искусан.

Дойдя до конца тропинки, они увидели, что площадка тиха и пустынна и бегать по ней можно сколько угодно. Фред дал Диди подробные наставления по поводу того, где ей сидеть и что делать, если покажется какая-нибудь машина, потом немного размотал бечевку и побежал по направлению к главному зданию университета. Бечевка натянулась, он посмотрел через плечо и увидел, что змей поднялся над землей футов на двадцать. Фред выпустил еще кусок бечевки, но не смог бежать достаточно быстро, и через минуту змей свалился на землю.

— Сейчас почти получилось! — крикнул он Диди.

— Папа, папа, иди ко мне! — отчаянно завопила она.

Заматывая на ходу бечевку, он вернулся на прежнее место и приготовился к новой попытке. Самое главное было подстеречь порыв ветра и подладиться к нему. При второй попытке змей поднялся выше, но, пробегая мимо входа в университет, Фред почувствовал, что бечевка ослабела, змей заколыхался и упал на землю. Фред медленно побрел назад, он понял, что главное здание преграждает путь потокам воздуха.

— Пошли выше, — сказал он Диди. Она уцепилась за его руку и послушно стала карабкаться вверх. Они прошли позади университета, мимо бачков с золой и мусорных куч, поднялись по деревянным ступенькам, пересекли стоянку машин у Политехнической школы и косогор, расположенный чуть повыше, и вышли наконец на грязную кремнистую дорогу, которая пересекала гребень горы и тянулась вдоль кладбища. Фреду вспомнилось, как заглядывал за эту ограду священник. Кладбищенский участок был широкий и, спускаясь по склону, простирался далеко на запад. Пожалуй, они поднялись сейчас футов на шестьсот над уровнем реки. Он никогда еще не забирался так высоко.

— Уморились мои крепкие коричневые ноженьки, — сообщила Диди, и Фред рассмеялся.

— Откуда ты такое взяла? — спросил он. — У кого это были крепкие коричневые ноженьки?

Ее мордочка сморщилась в улыбке.

— У пряничного человечка, — ответила она и принялась напевать: — От тебя я убегу, убегу, от тебя убежать я могу.

Воздух был сухой и чистый, без всяких следов влаги, солнце в вышине сверкало; Обочины дороги поросли кустарником и полевыми цветами: желтыми и голубыми, лютиками, маргаритками, золотыми розами, васильками и клевером. Диди исчезла в этих зарослях, больше всего на свете она любила собирать цветы. Лишь по движению кустарника и травы можно было догадаться, где она. Остро и сладко пахло клевером и сухой травой, а с востока, из-за гребня горы тек мощный и непрерывный поток ветра. На юго-западе, милях в пяти-шести, Фред разглядел широкую и яркую, серо-стальную ленту реки. Диди закричала:

— Папа, папа, посмотри, что здесь такое!

Фред разыскал ее, с трудом прокладывая себе путь в высокой траве.

— Ягоды! — восторженно выкрикнула она. — Ты посмотри на эти ягоды! Их можно есть?

Ей

попался куст ежевики. В последний раз Фред видел ежевику, когда ему было шесть лет. Ему и в голову не приходило, что он наткнется на нечто подобное прямо в городе.

— Ежевика, — сказал он удивленно. — Конечно, ее можно рвать, дружок. Только не уколись.

Ягоды переливали всеми оттенками — от ало-красного до черного.

— Уф-ф, — проговорила Диди. Она исколола пальцы, обрывая ежевику. Девочка засунула в рот целую горсть и скривилась.

— Кислые?

— Сочные, — промычала она с набитым ртом. По ее подбородку стекала струйка темного сока.

— Ешь, — сказал ей Фред. — А я еще раз попробую его запустить.

Диди принялась с увлечением искать ягоды, а он спустился вниз по дороге, потом повернул и побежал назад. На этот раз Фред сразу выпустил порядочный кусок бечевки. Он бежал что есть силы, задыхаясь и разматывая бечевку, которая скользила между пальцами, обжигая их. Вдруг он почувствовал, что веревка натянулась и забилась, словно там, на другом конце, было какое-то живое существо. Повернувшись, Фред увидел, как, подхваченный струей воздуха, змей приплясывает над вершинами деревьев, поднимаясь все выше и выше. Фред снова стал разматывать бечевку, и через мгновение змей взмыл в сторону и ввысь, перелетел через кладбищенскую ограду и замер над кладбищем, паря футах в двухстах над землей, ослепительно красный в сиянии солнца. Внезапно у Фреда всплыли в памяти слова священника «Ерунда это все», и он понял, что тот неправ. К нему бежала Диди, она хохотала от возбуждения и радости и весело пела песенку о пряничном человечке, а Фред опустился на колени, прямо на пыльную дорогу, обнял дочь и положил ее ручки на бечевку, между своими. Щурясь от солнца, они не отрываясь глядели на парящего в вышину красного змея, потом Фред обернулся и увидел яркие темно-красные следы ягод на щеке, губах и подбородке девочки.

Перевод с английского Е. Коротковой

Да он ее просто обожает!

За неделю до рождества ударили морозы, выпал снег, и как раз в эту пору несколько бывших учениц мисс Харкер организовали (впервые без ее ведома и согласия, так как старушка к этому времени уже скончалась) веселую пирушку в «Коровнике» на Четвертом шоссе, неподалеку от Фармингтона; нечто вроде скромной встречи несмысленышей-выпускниц, которым только-только стукнуло по двадцать и еще хочется видеть друг дружку. Обстановка была непритязательной, даже вульгарной: тускло освещенный угол общей столовой, три сдвинутых вместе стола, премерзкое угощение, скверные коктейли и невменяемый официант. Но, как заметила Бетси Уоррен, все это они устроили сами, без вмешательства старших, без учителей и родителей и даже без поклонников и мужей, и им нравилось — хотя, возможно, они сами того не сознавали — так запросто развлекаться на виду у посторонних. Они от души хохотали, пели песни и веселились напропалую.

Запевала Элизабет Лавлес. Она стояла, опираясь об угол стола своим красивым, подтянутым животом, и плавно помахивала фужером, из которого не проливалось ни капли, хотя джин плескался у самых краев. Она резвилась, как ребенок, которому впервые в жизни позволили есть кашу большой ложкой. Не забывая следить за фужером, она нежным голоском выводила одну из песен Тома Лерера и в полумраке столовой казалась такой счастливой и милой, что степенные, пожилые посетители, не спускавшие с нее жадных глаз, шепотом выражали свое восхищение.