Затерянные во времени. Огненная королева
Шрифт:
Роуз пыталась представить себе, как принцесса Елизавета смотрит на эти изображения. На первом – Роуз на пляже, во всем своем диснеевском обмундировании, с мамой в купальнике, который они называли «мамакини», а на второй – Николас Оливер. Его принцесса признала бы сразу.
С того дня, как Елизавета забрала медальон, Роуз скучала по приятному теплу, которое раньше касалось ключиц. Ей особенно не хватало медальона, когда она каталась на пони по кличке Айви в академии верховой езды «Охотничья долина», где брала уроки. Было так приятно, когда он бился о грудную клетку, пока она ехала легким галопом. Естественно, она постоянно переживала, что Елизавета найдет булавку и откроет медальон. Как Роуз это объяснит? Хотя ей было всего пять или шесть, когда сделали эту
Лунный свет проникал сквозь купол, окрашивая серебром листья виноградной лозы. Ветер, появившийся из ниоткуда, шевелил свисавшие растения. Роуз почувствовала, как влажный, прохладный воздух оранжереи растворился и его перебил новый запах: внезапно появившейся плесени, смешанной с камфорой. На стенах затанцевали тени от свечей. Она была в швейных комнатах Уайтхоллского дворца в Лондоне. Диван с костюмами для фигурного катания пропал, вместо него возникли двадцать платьев, а может, и больше, подвешенных на сетке из веревок. Платья для коронации, которая должна состояться через несколько недель, 1 октября 1553 года. Роуз загуглила эту дату, пока была в родном веке. В тот единственный день королева меняла платья и наряды полдюжины раз. Сквозь лес подвешенных платьев и нарядов к ней шел роскошно одетый джентльмен. Он то и дело наклонял голову, лавируя среди одежды. Его звали Эдуард Уолдегрейв, хранитель гардероба. Позади него двигался маленький человек, Симон Ренар, испанский посол при дворе.
– И, Роуз, ты уже пришила вставки, да?
– Как раз этим сейчас занимаюсь, сэр.
Она опустила взгляд на безвкусный кусок ткани с бело-золотой блестящей нитью. Если бы платье не выцвело от времени, то выглядело бы точь-в-точь как то, которое было на Эльзе, Снежной королеве из шоу «Дисней на льду». Но здесь не «Дисней», это уж точно. И наряд не для фигурного катания, а для коронации, и королева не Эльза, а Мария Тюдор.
Симон Ренар подошел к столу, где шила Роуз.
– Вам не кажется, что это может… испортить фасон платья? – спросил он.
– Королева настояла, – ответил Уолдегрейв. – Это подарок ее отца на первый день рождения.
Роуз закатила глаза. Трудно было представить более скучный отцовский подарок годовалому ребенку. Ух ты, белый атлас с блестками! Спасибо, папа!
– Мне кажется, в нем она будет выглядеть несколько старой, а может быть, даже обрюзгшей, – возразил Ренар.
«Старой – да, – думала Роуз, – но не совсем обрюзгшей». Мария была довольно сухожильной, хотя кожа у нее свисала заметно для человека, которому нет еще и сорока. Посмеет ли она что-нибудь сказать?
– Я… я склонна согласиться, сэр Ренар.
– Она так хочет, – твердо произнес Уолдегрейв. – Она – наша первая королева за четыреста лет и получит все, что хочет!
Хоть до Марии и были королевы, но фактически сэр Эдуард был прав. Они достигали своего положения только благодаря браку. А Мария пока не замужем, хотя изо всех сил пыталась это исправить. Она была королевой по собственному праву, следующей в очереди на престол после смерти брата. Людям по двадцать раз на дню напоминали, что она – настоящая первая королева по праву рождения. Мария и сама не упускала возможности ввернуть это во всех разговорах, а ее придворные дамы непрестанно высказывались по данному поводу. Слуги тоже часто повторяли это, словно ждали чаевых, грош-другой, делая так в пределах слышимости королевы.
– Будет ли оно готово к примерке? – спросил Уолдегрейв.
– Да, сэр, я уже делаю последние стежки.
– Превосходно, моя девочка. Превосходно!
Роуз почувствовала, как ее плечи опустились. Ты можешь просто замолчать? Я не твоя девочка! Интересно, что хуже – мистер Росс, называющий ее «юной леди», или сэр Уолдегрейв с этой «моей девочкой»? Она ничья, кроме отца, Николаса Оливера.
Что такое с этими мужчинами из шестнадцатого и двадцать первого веков? Моя девочка, юная леди. Однако указать сэру Уолдегрейву на покровительственный тон не было никаких шансов.
Эдуард Уолдегрейв продолжил:
– Она мгновенно переоденется в синее бархатное платье, на которое сверху накинет малиновую мантию парламента. Вон тот наряд, слева. – Он указал на бордовую накидку, отделанную горностаем и кисточками из золотого шелка.
Роуз смутно вспомнила, что именно ей поручили пришивать новые кисточки, и попыталась подсчитать, как долго ее не было при дворе. Последний раз она видела королеву в июле, точнее, 7 июля, на следующий день после смерти короля Эдуарда и того, как Мария заставила ее поклясться в верности. Но время в этом расколотом мире Роуз шло странно. Месяц в Англии шестнадцатого века мог равняться всего пяти-десяти минутам в ее родном веке. Люди старого мира, похоже, не скучали по ней и даже не замечали ее ухода. Как будто в ее отсутствие прислуживал призрак. Часто, когда она возвращалась, у нее оставалось что-то вроде воспоминаний, как полузабытые сны. Она знала то, над чем работала или чем занималась, пока отсутствовала в этом времени. Такие же ощущения просачивались в нее сейчас.
Роуз вспомнила, что отношения между Марией и ее сводной сестрой Елизаветой стали ухудшаться. Мария заподозрила, что сестра не ходит на мессу. Протестантские службы были теперь запрещены. Ярые католики порицали Библию, так как считали многие переводы антикатолическими. Ходили слухи, что Мария посылала шпионов наушничать на любых своих придворных, от слуг до послов, которые владели Библией или подозревались в ее чтении. Кондитер на кухне, ответственный за всю сахарную глазурь на тортах, был арестован за то, что его поймали с Библией. Она еще вспомнила, что у нее появилась новая соседка по комнате, так как ее лучшая подруга Фрэнни вернулась в Хэтфилд с принцессой Елизаветой. Теперь они жили в одной комнате с Сарой, которую королева тоже назначила служить в гардеробе.
Послышались быстрые шаги, приближавшиеся к швейному цеху. Дверь раскрылась.
– Ее величество королева направляется сюда, – объявил лакей.
Роуз и три помощницы швеи вскочили со стульев, вышли из-за швейного стола и опустились на колени. От сэра Эдуарда и испанского посла благодаря их высокому положению при дворе полагалось лишь глубоко поклониться, подойти к королеве и поцеловать ей руку. Роуз поблагодарила свои счастливые звезды за то, что ей целовать руку необязательно. Она могла не удержаться и укусить.
– Ваше величество, все почти готово, – сказал Уолдегрейв.
– Почти?
– Роуз Эшли, главная швея, заканчивает последние стежки на платье цвета слоновой кости, которое нужно надеть на пиршество.
– Хорошо, – сухо сказала королева. – Можете подняться.
Это замечание адресовалось Роуз и трем молодым девушкам, которые помогали ей. Роуз подняла голову и почувствовала, как кровь стынет в жилах. На шее у королевы Марии висел золотой медальон, ее медальон, тот самый, который забрала Елизавета, сделанный отцом. Ее охватило чувство тошноты. Это было хуже, намного хуже, чем когда Елизавета забрала медальон себе. Но как глупо было со стороны Роуз не догадаться, что так и будет! Разве Фрэнни не сказала ей, когда Мария впервые приехала в Хэтфилд, что та присваивала чужие вещи? Ей вспомнились слова Фрэнни. Елизавета никогда не держит при себе личную прислугу, когда рядом Мария. Она даже запирает все свои драгоценности. Итак, королева Мария уже забрала у нее Роуз. Так почему бы ей не забрать и драгоценность? Взгляд девочки не отрывался от медальона. Потом она поняла, что глаза королевы прикованы к ней.