Затерянные во времени
Шрифт:
– Ты не могла спасти их всех одна, - сказал он, продолжая гладить Инэрис по волосам.
Инэрис покачала головой.
– Не то.
– Если бы ты сделала другой выбор, погибло бы ещё больше людей.
– Я знаю. Но это не помогает.
– Ты всё-таки победила.
– И за это я ненавижу себя больше всего.
– Ты никому не хотела зла.
Инэрис резко открыла глаза и посмотрела в глаза Дереку. Взгляд её казался лучом света, проникающим в самые глубины его собственной души.
– Знаешь, - сказала она. – Я в этом не уверена.
– В этом всё дело? – Дерек улыбнулся, всё так же продолжая медленно перебирать волосы возлюбленной. – Тебе нужен маяк, который ждал бы тебя в конце пути. Как и всем нам. Но у нас его нет. Мы просто… идём.
– Куда?
– Не знаю, - Дерек пожал плечами. – От рождения к смерти.
Инэрис нервно рассмеялась, но тогда Дерек не понял почему.
– Как вы можете так… жить? Разве это жизнь, когда самое лучшее - рождение - позади, а впереди только старость и смерть?
– Может, потому что у нас есть настоящее?
– Настоящее? – Инэрис посмотрела на него непонимающе, и на мгновение показалась Дереку совсем юной.
– У меня есть ты. Ты мой маяк. У меня есть это небо и эти звёзды. Солёный ветер, дующий с моря, и шелест листвы. Вслушайся. Это так много. И это так страшно иногда потерять навсегда.
– Небо… - повторила Инэрис и покачала головой. – Ты и не представляешь, что такое небо. Звёзды – огромные, совсем близко. И ты наедине с ними. Звёзды не могут принадлежать. Мы принадлежим им. Они – судьба. Всё то в нашей жизни, что нам не дано объяснить. Я отдала бы всё, чтобы увидеть… - она замолкла и стиснула зубы, а затем продолжила. – Это была наша ошибка. Мы думали, что даже звёзды принадлежат нам. Мы думали, они вечно будут терпеть, как мы топчем их подошвами своих сапог.
Дерек прикрыл глаза и откинулся спиной на ствол дерева, стоявшего позади. Он слушал мир вокруг – стрекотание сверчков и тихое журчание реки где-то вдалеке. Ещё дальше слышались голоса людей – и они были прекрасны вот так, когда слышишь их едва-едва. Жить среди людей он бы не смог. Слишком много там было слов, склок и пустых движений, которые отнимали драгоценные минуты настоящего. Заглушали голос луны и шёпот ветра, несущего новости из чужих земель.
Инэрис была не такой, как другие. Рядом с ней можно было молчать. Часами перебирать струны, глядя в её глаза, обращённые к пламени костра. Она никогда не говорила того, что не должно быть сказано, и от того каждое слово её заставляло Дерека думать о нём долго и пытаться понять. Понять то, что говорила Инэрис сейчас, он не мог. Он лишь чувствовал боль человека, потерявшего всё, и отблески величия, сгинувшего пеплом.
– Величие, - произнёс он то, о чём думал в этот миг, - всегда приводит к смерти. Это как огонь. Он может гореть тихо до самого утра – или вспыхнуть и взметнуться к небу, осыпая нас снопами искр. Но
– А мы останемся в темноте, - закончила Инэрис за него.
– Не совсем, - поправил её Дерек, - ведь огонь всё ещё здесь. Взгляни. Просто твои глаза, привыкшие к яркому свету, не могут его увидеть.
Инэрис покачала головой.
– Для меня этот огонь слишком мал.
Дерек вздохнул и убрал пальцы от её волос.
– Тогда мне нечем тебе помочь.
***
Инэрис спала своим неровным сном, населённым пламенем горящих городов, болью утраты и нескончаемым чувством вины. Но Дерек так и не узнал за те десять лет, что объединили их, как выглядели эти города и каковы были имена тех погибших, которых Инэрис оплакивала до сих пор.
За десять лет они обошли весь обозримый мир, и в каждом городе Дерек искал в глазах Исы тень узнавания. При взгляде на античные храмы и остатки римских крепостей он ждал, когда хотя бы лёгким движением бровей она выдаст свою боль и тем подскажет Дереку, где искать её прошлое. Но Иса смотрела равнодушно. Самые величественные храмы казались ей грубыми, самые прекрасные картины – написанными неискусно. Самые дорогие самоцветы она держала в руках небрежно, словно дешевые стекляшки. И только музыка, казалось, завораживала её – будто бы сама она никогда не слышала её раньше.
В одном из первых городов Инэрис купила себе свирель. Она играла не очень хорошо, это Дерек понял сразу – но могла вторить голосу лиры при дворах не очень знатных королей.
Сам же Дерек был знаком с этим инструментом хорошо – он не любил свирель лишь за то, что с ней не мог петь, и вынужден был только лишь наигрывать мелодию, которая без слов оказывалась увлекательной далеко не для всех.
Он как-то взял свирель в руки и стал перебирать отверстия, вспоминая песни, которые пела ему мать.
Впервые глаза Исы ожили. Она дёрнулась и спросила:
– Что это за песня?
Дерек пожал плечами.
– У неё нет автора. Это колыбельная.
Иса покачала головой.
– Это не колыбельная. Это вальс.
Дерек смотрел непонимающе. Он знал много мелодий и много ритмов, но слово, которое использовала Иса, не сказало ему ничего.
– Откуда была твоя мать? – спросила девушка резко. Эта резкость находила на неё иногда, но тут же стихала – словно трещали в затухающем костре последние сухие поленья.
– Скажу, если скажешь, откуда родом ты сама.
Иса отвернулась. Больше в тот вечер они не говорили, и Дерек понял, что зашёл слишком далеко. А на следующую ночь, когда они остановились на привал, Иса снова попросила его сыграть – неловко и осторожно, будто чувствуя, как близко подходит к опасной границе нежеланных вопросов.
Дерек поймал её руку и сжал успокаивающе пальцы.
– Я сыграю, - сказал он мягко, - прости, если причинил тебе боль.
Иса молча поцеловала его и приникла щекой к плечу. Они сидели у костра, над которым уже дымился котелок, разнося над опушкой леса слабый аромат тушёного мяса.