Затерянный мир Кинтана-Роо
Шрифт:
— Что скажешь? — снова повторил он.
Мне бы надо было держаться осторожнее, ведь против меня был выставлен артиллерийский дивизион хитрой государственной администрации. Но я не придал этому значения и с прямотой чиклеро стал рассказывать о себе. Загорелый и обветренный, все еще в своих разбитых сандалиях, я чувствовал себя немного неловко в этом чистом служебном помещении. Я давно не был в стенах учреждения, и теперь все здесь подавляло меня — стулья, письменный стол, блестящий хромированный радиопередатчик на стене позади полицейского.
Казалось, что королевский герб и пачки внушительных
Пробормотав что-то насчет двухсот миль, пройденных мной пешком, полицейский вдруг резко спросил:
— А виза у тебя есть?
Я сразу вспомнил свой разговор в английском посольстве в Мехико. Казалось, он происходил сотни лет назад.
— Визы у меня нет, — ответил я. — Я француз, а французам не нужна виза для въезда в английскую колонию.
Потом я промямлил что-то насчет распространения англо-французского соглашения на колонии. На все мои слова полицейский твердо ответил:
— Без визы нельзя въезжать в Британский Гондурас. Возвращайся, откуда пришел.
Он был непреклонен. Закон есть закон. Без визы никто не имеет права на въезд в Британский Гондурас, а въезжать в колонию через Сан-Педро вообще нельзя. После этого полицейский подробно рассказал мне, как в Гондурас из Мексики прибыли трое головорезов — те самые типы, что причинили мне столько хлопот в Шкалаке. По всей видимости, они ограбили крупный банк где-то в Соединенных Штатах и вот совсем недавно, убив двух рыбаков на лодке, нанятой в Шкалаке, незамеченные проехали через Британский Гондурас и скрылись в собственно Гондурасе. Тогда-то и был издан указ, запрещающий въезд в колонию через Сан-Педро или через любой другой пункт на границе, за исключением Четумаля.
Другими словами, я был еще обвинен и в нарушении границ.
— Возвращайся, откуда пришел! Закон есть закон, — упрямо повторял полицейский, видимо следуя наказу своего начальника из Белиза.
Я подробно стал объяснять, почему мне нельзя вернуться туда, откуда я пришел. Рассказал ему о болотах, о сорока днях пути пешком, однако полицейского это не проняло, и я уже чувствовал, что проигрываю эту последнюю битву своей экспедиции.
Я снова принялся толковать об англо-французском соглашении, но все было бесполезно. Соглашение недавнее, до Сан-Педро оно дойдет нескоро. Полицейский протянул мне лист дрянной желтой бумаги в мелкую линейку — один из тех бланков, на которых чернила сразу же расплываются, — и велел написать автобиографию с объяснением, зачем, когда и откуда я прибыл в Британский Гондурас. Должно быть, я написал не то, что надо, если судить по виду полицейского, который с большим трудом разбирал вслух такие слова, как «исследователь» и «пешком». Потом я сообразил, что они действительно звучат непонятно. Одно означает профессию, другое — «средство передвижения».
Полицейский перевел дух и постарался не показывать своего удивления. Когда он спросил, сколько у меня с собой денег, я стал шарить в своем заплесневелом, отдающем сыростью мешке и извлек оттуда смятые аккредитивы и пачку сильно замусоленных
— Ничего не поделаешь, парень, придется тебе вернуться откуда пришел, — снова сказал полицейский, с торжеством зачитывая закон, осуждающий меня.
Я попытался сослаться на дипломатическую неприкосновенность своего отца, забывая, что мне уже исполнился двадцать один год. Потом попросил свидания с французским консулом, но здесь не было никакого консула. В конце концов полицейский все же сжалился надо мной.
— Сегодня вечером я свяжусь с Белизом по радио, — произнес он и затем, словно распуская двор, встал и вышел из комнаты.
Исполнив свой служебный долг, полицейский стал несколько добрее, и я отважился спросить у него, где можно повесить гамак, пояснив, что мне нужна только крыша над головой. Этим замечанием я безнадежно унизил себя в глазах служителя закона и вызвал его презрение.
Оставив в полицейском участке свой мешок, я направился прямо к магазину. Еда еще раз примирила меня с цивилизацией. Я постарался напичкать себя всем, чем только мог, чтобы заглушить свою злость и разочарование. Ведь я мечтал о королевском приеме, о торжестве в английском стиле, представляя себя с бокалом в руке где-нибудь в уютном клубе у большого камина. Вместо этого я глотал сардины и шоколад у деревянного прилавка, а все жители поселка останавливались, чтобы поглазеть на чудака, появившегося на Амбергрис-Ки.
Пока я стоял в магазине и насыщался, мысли мои были снова на побережье. Я вспомнил голодных кокалеро, нищую деревушку Тулум, и мне стало стыдно. Какую радость доставила бы им хоть одна банка консервов! Как несправедливо, что у одних целые горы еды, а другие должны жить впроголодь, питаясь лишь черепашьими яйцами да кукурузой, добывая все в поте лица своего. Первый раз я оценил возможность цивилизованного человека получать пищу без особых усилий. Теперь, уже себе во вред, я набросился на плитки шоколада и маслины. Довольно скоро мой желудок дал знать, что он слишком основательно привык к простой пище побережья.
Заплатив за покупки мексиканскими деньгами и получив сдачу долларами Британского Гондураса, я вернулся в полицейский участок. Полицейский сидел у своего радиоприемника и крутил на нем ручки, произнося при этом особые каннибальские заклинания, видимо совершенно необходимые для получения ответа из приемника. «Громко и ясно», — говорил он. «Громко и ясно», — доносилось в ответ сквозь шумы и хрипы. «Виза необходима, не имеет права на въезд, сумма недостаточна, должен вернуться». Отрывисто щелкнув, приемник замолчал.
— Мы не можем оставить тебя, — сказал полицейский, — у тебя нет ни визы, ни нужной суммы, чтобы гарантировать проезд во Францию.
Я стал доказывать, что необходимая сумма у меня будет, как только я попаду в Белиз, где есть банк. Я нарочно не брал с собой много денег, чтобы меня не ограбили.
Полицейский улыбнулся. Такие истории ему приходилось слышать уже не раз.
— Ничего не поделаешь, голубок, — сказал он. — А пока ты еще здесь, придется тебе посидеть под замком.