Затерянный мир
Шрифт:
Он продиктовал ей все, что знал, а Сара записывала в блокнот, положив его на сгиб локтя. Потом Торн попрощался и отключился.
Хардинг стояла, глядя на африканскую ночную саванну, и ветер холодил ей щеки. Из темноты доносилось урчание и рык львов. Здесь была ее работа. Ее жизнь.
– Доктор Хардинг? – спросил Макена. – Что будем делать?
– Возвращаемся, – ответила она. – Мне нужно собираться.
– Вы уезжаете?
– Уезжаю.
Сообщение
Торн
– Эдди в курсе, куда нас несет?
– Да, – кивнул Торн. – Но, по-моему, он не поверил.
– А дети?
– Нет.
Раздался негромкий писк. Торн достал небольшую черную коробочку пейджера. Огонек мигал. Он развернул экран и протянул коробочку Малкольму.
– Прочитай вслух.
– Это от Арби, – сказал Ян. – «Счастливого пути. Если понадобится наша помощь, звоните. На всякий случай мы будем начеку». И номер.
Торн рассмеялся:
– Замечательные ребята! Не сдаются до последнего. – Потом он стал серьезным, словно ему пришла в голову неожиданная мысль. – Когда отправлено послание?
– Четыре минуты тому. Пришло по сети.
– Ладно, просто проверяю.
Они повернули направо, к аэропорту. Вдали показались огни вокзала. Малкольм мрачно глядел на дорогу.
– Глупо бросаться вперед, очертя голову. Так не годится.
– Да все будет в порядке. Главное, чтобы мы попали на нужный остров.
– Без вариантов.
– Откуда ты знаешь?
– Я не хотел говорить при детях о самой важной улике. Несколько дней назад Левайн видел тушу одного из зверей.
– Да ну?
– Ему повезло – он увидел прежде, чем власти сожгли ее. И обнаружил на теле метку. Ричард срезал метку и прислал мне.
– Метку? Что, клеймо?
– Нет, метку, как на биологических образцах. Она была старой и пострадала от серных паров.
– Наверное, вулканических.
– Наверняка.
– Ты сказал, она была старой?
– Несколько лет, – ответил Малкольм. – Но самое интересное заключалось в том, как животное погибло. Левайн пришел к выводу, что животное было ранено еще при жизни – глубокая рваная рана до самой бедренной кости.
– Ты думаешь, что его ранил другой динозавр? – спросил Торн.
– Именно так. Наступила тишина.
– Кто, кроме нас, знает об этом острове?
– Понятия не имею. Но кто-то сильно пытался разузнать. В мой кабинет недавно вломились и все перефотографировали.
– Великолепно, – вздохнул Торн. – Но ты же не знал, где находится этот остров?
– Нет, тогда я еще не сопоставил все данные.
– Как ты думаешь, кто-нибудь мог успеть раньше нас?
– Нет, мы первые.
Вопрос использования
Льюис Доджсон распахнул дверь с табличкой «Животные», и все собаки тут же залились громким лаем. Доджсон прошел по коридору, вдоль которого по обе стороны тянулись клетки высотой в три метра. Это здание было достаточно большим – калифорнийский отдел «Биотина» в Купертино требовал много животных для опытов и тестов.
Рядом с ним семенил Россайтер, глава компании, который брезгливо смахивал шерстинки со своего итальянского костюма.
– Паскудное место, терпеть его не могу, – сказал он. – Для чего ты меня сюда затащил?
– Потому что нам нужно поговорить о будущем, – ответил Доджсон.
– Здесь воняет, – пожаловался Россайтер и глянул на часы. – Давай побыстрее.
– Поговорим здесь, – сказал Доджсон, заводя главу компании в стеклянную звуконепроницаемую кабинку посреди здания. Лай сразу же стих. Но через стекло было видно, как заходятся собаки в клетках.
– Дело простое, но важное, – сказал Доджсон, меряя шагами маленькую комнату.
Льюису Доджсону минуло сорок лет, у него были гладкие щеки и большие залысины. Он казался моложавым человеком, с мягкими манерами. Но внешность вводила в заблуждение – Доджсон с младенчески гладкими и розовыми щеками был одним из самых жестоких и агрессивных генетиков своего поколения. Это противоречие отразилось и на его карьере – неплохо успевающий студент Хопкинса, он был исключен за попытку, ставить опыты с генетическим материалом человека. Позже он вакцинировал фермеров в Чили, а те так и не узнали, что были привиты новым, неопробованным штаммом.
И всякий раз Доджсон оправдывался тем, что у него не было времени, что его ученые разработки могли погрязнуть в тупых запретах, выдуманных для недалеких простаков. Он говорил, что «нацелен на результат», на самом же деле он просто не стеснялся в средствах и достигал цели любым способом. Еще Доджсону нравилось преподносить себя как выдающегося первооткрывателя, ученого-исследователя. Увы, ему не хватало таланта что-либо открывать самому, он никогда не принес в науку ничего нового. Он был настоящим паразитом – умел хвататься за открытия, сделанные кем-то другим. Он великолепно «первооткрывал» чью-либо работу, похищая разработки других ученых на ранних стадиях. В этой области ему равных не было. Уже много лет он возглавлял в «Биосине» отдел реверсивной инженерии, который (в теории) изучал продукцию конкурентов и определял, каким образом она была произведена. Но на практике этот отдел был посвящен промышленному шпионажу.
Россайтер, естественно, не питал никаких иллюзий насчет Доджсона. Он не любил ретивого шпиона и старался встречаться с ним пореже. Доджсон постоянно балансировал на грани закона, да и с начальством держался запанибрата, что сильно нервировало Россайтера. Но глава компании прекрасно знал, какая конкурентная борьба ведется между современными биотехнологиями, а значит, такой человек, как Доджсон, – необходимое и неизбежное зло. Каждый хотел бы иметь такого работника. И Доджсон прекрасно знал свое дело.