Затерянный остров и другие истории
Шрифт:
Настала ночь, когда он приплыл к Острову. Высокие серые скалы вздымались к небу; на их вершине короной стояли сосны и ели. Он подплыл ближе и тут почувствовал, что сила, мужество и бесстрашие покидают его. Старый шаман видел, как они проплыли в воздухе к Острову, словно горные облачка, серо-белые и полупрозрачные.
Слабый как женщина, поплыл он обратно в родное селенье. Там рассказал он о чудесном Острове, где его храбрость и великая сила будут всегда жить для индейского народа, и завещал искать его. А утром старый шаман уже не проснулся.
— С тех пор, — продолжал тилликум, — наши юноши и старцы ищут этот Остров. Он где-то здесь, в какой-то затерянной протоке, хотя мы и не можем его отыскать. Но когда мы найдем Остров, к нам вернутся смелость и сила, которые были у индейцев до прихода белых, потому что старый волшебник говорил: храбрость и сила не умирают. Они живут вечно для детей и внуков.
Старый вождь умолк. Мое сердце рвалось к нему, я была вместе с ним в мечте о затерянном Острове. Я подумала о замечательном мужестве моего тилликума и сказала:
— Но ведь тень Острова однажды упала на тебя. Не правда ли, друг?
— Да, — печально промолвил он. — Только тень.
МЫС ГРЕЙ
— Приходилось ли тебе когда-нибудь плавать у Мыса Грей? — спросил у меня однажды молодой тилликум из племени сквомишей. Он часто навещает меня и делит со мной чашку чая и мак-а-мак — ведь обычно мне приходится есть в одиночестве.
— Нет, — призналась я, — мне не довелось испытать этого удовольствия. Я не очень хорошо знаю воды Английской Бухты и не отваживаюсь огибать Мыс в своем хрупком каноэ.
— Быть может, как-нибудь следующим летом я возьму тебя с собой. Мы отправимся под парусом, и я покажу тебе большую скалу, стоящую к юго-западу от Мыса. Это не простая скала: у нас, индейских племен, она зовется Хомольсом.
— Странное имя! — заметила я. — Разве это сквомишское слово? Оно звучит как-то необычно.
— Оно не совсем сквомишское; часть этого слова взята из языка племен с реки Фрейзер. Мыс разделял водные угодья двух племен, и потому название «Хомольсом» решили составить из слов двух языков.
Я предложила ему еще чаю, и, попивая его, он рассказал мне легенду, знакомую лишь немногим из индейцев нынешнего поколения. Без сомнения, сам он глубоко верит в эту историю, ибо признался мне, что не однажды случалось ему прибегать к чудесной силе этой скалы, и она ни разу не подводила его.
Все те, чья жизнь проходит на море, верят в связанные с ним предрассудки. Честно признаюсь, что, когда мне грозил мертвый штиль, я сама не раз «высвистывала» ветер или втыкала в мачту перочинный ножик, а потом с ликованьем следила, как наполняется ветром парус и легкий бриз подхватывает каноэ. Оттого-то, быть может, я склонна поверить в эту легенду о скале Хомольсом — она задевает особые чувства в том уголке моего сердца, где всегда живет тяга к морю.
— Ты знаешь, — начал мой тилликум, — что лишь воды, не потревоженные рукой человека, способны принести какую-то пользу. Нельзя набраться силы, погрузившись в воду, нагретую или вскипяченную на огне, разведенном человеком. Стать сильным и мудрым можно, только плавая в естественных водоемах — реках, горных ручьях, в море, — таких, какими их создал Сагали Тайи. Их дар умирает, едва только человек пытается «улучшить» их — нагревает, выпаривает или даже добавляет чай; и потому скала Хомольсом обладает столь доброй магической силой, что воды, ее омывающие, текут прямо из моря, сотворенного руками Великого Тайи, и не испорчены рукой человека.
Не всегда возвышалась там эта огромная скала, черпая свою чудесную власть из моря; она сама была когда-то могучим Тайи, который повелевал водами, омывающими большую часть Побережья, залива Джорджии, Пьюджет-Саунда, пролива Хуан де Фука и даже тех вод, что бьются о западный берег острова Ванкувер; и водами всех проток, что пробивают себе путь через острова Шарлотты. То был Тайи Западного Ветра, а штормы и бури, поднимаемые им, были так могучи, что сам Сагали Тайи не в силах был подчинить себе творимый Западным Ветром хаос. Этот ветер воевал со всякой рыболовной снастью, разбивал лодки и отправлял людей в морскую пучину. Он вырывал с корнем целые леса и гнал на берег прибой, отяжелевший от обломков мертвых деревьев и побитой, израненной рыбы. Все это делал он для того, чтобы похвалиться своей силой, ибо был он злым и жестоким, вечно насмехался и бросал вызов Сагали Тайи, взывая к нему: «Гляди, как я могуч, как силен; ведь я велик не меньше, чем ты!»
Было это в те времена, когда Сагали Тайи в облике Четырех Мужей поднимался вверх по берегу Тихого океана, плывя по рекам в огромном каноэ, в тог век тысячелетней давности, когда они обращали всё доброе в деревья, а всё злое в камни.
— Сейчас я покажу им, как я велик, — заявил бог Западного Ветра. — Я подниму такую бурю, что эти Мужи не смогут высадиться на мои берега. Им не под силу будет вольготно плыть по моим морям, проливам и протокам. Я опрокину их лодку, а самих отправлю в пучину, я сам стану Сагали Тайи и буду править всем миром!
И вот Тайи Западного Ветра задул, поднимая бури. Встали волны величиною с гору, с грохотом вздымалось море вдоль берегов. Было слышно, как свист его мощного дыхания разносится повсюду, отдаваясь в каньонах, сея смерть и разрушение на много миль по Прибрежью. Но каноэ с Четырьмя Мужами уверенно шло через волны и бездны бушующего океана. Огромный вал, зияющая пучина не могли опрокинуть это чудесное судно, ибо оно несло на себе сердца, исполненные добра ко всему человеческому роду, а доброта не умирает!
Скала эта — огромный камень, покрытый густым лесом, — совершенно безлюдна; лишь дикие звери да морские птицы искали на ней убежища, и она защищала их от налетов Западного Ветра; но вот он выгнал их в злобном гневе, и на этой полоске суши занял свой последний рубеж в битве с Четырьмя Мужами. Бледнолицые называют это место Мысом Грей, но индейцы по-прежнему говорят о нем, как о Поле битвы Западного Ветра. Вот он собрал все свои могучие силы и обрушил с каменистых круч на идущее каноэ. Он поднимал мощные ураганы; он заставлял море в бурной ярости биться и клокотать по узким стремнинам. Но каноэ подходило все ближе и ближе, непобедимое, как сам этот берег, и сильнее самой смерти. Едва нос его коснулся суши, как Четверо Мужей поднялись во весь рост и повелели Западному Ветру прервать свой боевой клич. И как ни был могуч Западный Ветер, его голос дрогнул и с оборванным воплем перешел в легкий посвист, затем упал до шепота, а потом и вовсе угас, уступив место полному молчанию.