Затерянный остров и другие истории
Шрифт:
НА БОЛОТЕ
Закатная сырая позолота
Слилась под вечер с кромкою болота.
В лишайниках гнилое озерцо
Лежит, как заржавелое кольцо.
Волна камыш колышет невысокий,
И ящерица верещит в осоке.
По кочкам я бродить остерегусь,
Где на ночь приютился дикий гусь.
Смотрю, как журавлей последних стая
Крылами тяжко машет, улетая,
И, словно кутаясь в прозрачный плащ,
Крадется ночь вдоль тростниковых чащ,
И, охраняя сон осоки важной,
Над серой топью пар густеет влажный.
ВОРОНЬЕ ГНЕЗДО
Гнездом Вороньим в вышине
Нависли камни, а на дне
Клокочут, сдерживая бег,
Потоки беззаконных рек,
Зажатые, как в западне,
Гнездом Вороньим.
Пустынник-гриф найдет ночлег
На гребне гор, что человек
Нарек в суровой стороне
Гнездом Вороньим.
Седые клочья льнут к стеке,
Ползут по голой крутизне,
Где солнце, ветер, дождь и снег
Сражаться призваны навек
С недвижным в каменной броне
Гнездом Вороньим.
НАБРОСОК
Земли полоска, сосен длинный ряд,
Зигзаги покосившихся оград,
Теряющихся в чахлом перелеске,
На фоне трав пожухлых очерк резкий
Кривых, прибитых наскоро жердей,
Рассохшихся от солнца и дождей,
Сосновые неструганые колья:
Ограда вкруг неубранного поля,
Где, стебли желтые склоняя вниз,
В тиши осенней шелестит маис.
На изгороди у лесной дороги
Пристроился мальчишка босоногий,
Сын поселенца Джон, ему на вид
Лет восемь или девять, он следит
За солнцем, что недавно в полдень летний
Его веснушки делало приметней,
А нынче снова золотит вихры,
Торчащие, как сено, из дыры
Отцовской шляпы, на лице задорном,
От вечной пыли и загара черном,
Ирландских глаз искрится синева.
Закатаны до локтя рукава,
Расстегнут воротник рубашки рваной,
И руки вечно спрятаны в карманы
Потертых бриджей. Нынче целый день
Маис лущил он и под вечер в тень
Присел передохнуть, но вот, зевая,
Встает и, еле слышно напевая,
Бредет сквозь древний первобытный лес,
Бредет туда, где сосны до небес,
Где жизнь как будто погрузилась в дрему,
Бредет к затерянному в чаще дому,
Где все молчит, где ни души вокруг,
Где тучной почвы не касался плуг,
Где вскоре лес встревоженный проснется
Под гулким топором первопроходца!
ГРОЗА
С нахмуренной закатной стороны
Предгрозовые посвисты слышны.
С закатной стороны, свинцом нависшей,
Растет победный гул и в точке высшей
Вдруг обрывается, но вот, трубя,
Толкая тучу впереди себя,
Ветра взбегают по холмам зеленым,
Кнутами бьют по вывернутым кленам,
Покуда пыль и грозовой разряд
Изнанку листьев не посеребрят
И воздух сдавленный не станет реже,
Переполняясь чистотою свежей.
В сырой, внезапно наступившей мгле
Удары крупных капель по земле.
И надвигающийся пеленою
Белесый дождь над сонною страною,
РОСОМАХА
«История правдива, сэр, могу уверить вас,
Там, на Гудзоне, о таком я сам слыхал не раз, —
Охотник трубку раскурил и начал свой рассказ:
Об этом случае давно не вспоминаю я,
Хотя годами от тоски мне не было житья,
Годами снились снежные таежные края.
Что — глухомань? Еще бы, сэр! Там белый человек
В диковинку, как сносный мех, когда растает снег, —
Зимовья да индейские вигвамы возле рек.
Индейцы? Неплохой народ, будь только сам не лжив.
Бок о бок с ними столько зим, нелегких зим прожив,
Я ни на грош не обеднел и вот, извольте, — жив.
Но я давно бы гнил в земле, могу уверить вас,
Когда б индейский вождь меня от гибели не спас.
Я Росомахой звал его — о нем пойдет рассказ.
Удачным выпал для меня год шестьдесят восьмой,
Немало я добыл бобров той давнею зимой
И только в паводок решил отправиться домой.
Капканы ставил я, бродя по тающему льду,
И ночь меня в глухом логу застигла на беду.
Прислушался, похолодев, и понял: пропаду!
В лесу зловещий этот звук я слышал не впервой —
К реке тотчас меня погнал волков голодный вой,
И замер я на берегу, от страха чуть живой.
Под утро реку переплыл я на обломке льда,
Но за день вздыбился поток — от льдины ни следа,
Лишь крошево и темная, бурлящая вода.
Как зверь затравленный, мечусь над гиблой крутизной:
И слева смерть, и справа смерть, и смерть передо мной —
Поток ревущий впереди и волки за спиной.
И оклик слышу вдруг:» Садись скорее на коня!
Боятся волки росомах — ты сам учил меня.
Не для индейского вождя такая западня!»
Как трус последний, в тот же миг я был уже в седле,
Я ускакал, а он один остался на скале,
Где воют волки, где река вздувается во мгле!
Как убежал, как спасся он, и сам я не пойму,
Но, бог свидетель, это так, болтать мне ни к чему.