Затерянный поезд
Шрифт:
Полицейский мечтал только об одном – как бы перейти на язык, более привычный для него. Он уже был готов что-нибудь пробормотать по-французски в надежде, что дрессировщик последует его примеру, как вдруг после небольшой паузы тот сам заговорил на французском:
– Но все это в прошлом… и черт с ним… мертвые молчать умеют… так последуем их примеру, Фантомас…
Жюв непроизвольно вздрогнул под своим капюшоном. Значит, дело касалось мертвых… чьих-то трупов? Что это было за преступление, о котором Жерар упоминал?
Все объяснилось, когда тот неожиданно спросил:
– Фантомас, это ты украл банкноты, которые я сверял?
– Я, – признался Жюв, стараясь говорить басом, чтобы укротитель не заметил подлога!
Жюв полагал, что деньги, которые он стащил у Жерара и которые из-за темноты еще не успел рассмотреть, были изъяты из кассы Барзюма, и заявил заговорщицким тоном:
– Наверное, Жерар, мы могли бы их хотя бы поделить между собой… Впрочем, поздравляю – выпотрошить кассу хозяина тебе удалось классно.
На какое-то мгновение на лице Жерара изобразилось крайнее удивление. С револьверами в руках собеседники лежали друг против друга, каждый на своей крыше. Но если Жерар не мог разглядеть черты того, кого он принимал за Фантомаса и кто прятал лицо под капюшоном, то Жюв прекрасно видел физиономию укротителя, и потому от него не ускользнуло его откровенное удивление.
Дрессировщик покачал головой и произнес:
– Ошибаешься, Фантомас… Раньше ты был сообразительнее. Эти деньги связаны с антверпенским делом!
«Отлично!» – удовлетворенно отметил про себя Жюв.
У него так и чесались руки схватить за шиворот этого Жерара, в котором он видел теперь если не главного преступника, то уж, по меньшей мере, одного из сообщников убийцы.
Немного невнятно, чтобы можно было дать задний ход, если ошибется вдруг снова, Жюв проговорил:
– Так это ты, Жерар, прикончил Гаррисона и князя Владимира?
Не располагая фактами, подтверждавшими предположение об участии Жерара в антверпенском деле, Жюв вынужден был говорить наугад и потому в очередной раз попал впросак, в чем убедился, заметив вновь появившееся на лице укротителя изумление.
Жерар усмехнулся:
– Ты забываешь, Фантомас, что я изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Я честный человек, Фантомас. Я и раньше не занимался «мокрыми» делами я сейчас не хочу начинать. Я уже тебе говорил, почему…
Жерар явно намекал на то, что было сказано по-голландски.
– Я хочу сохранить эти деньги, потому что пятна крови на них – подпись преступника. И мне хотелось бы когда-нибудь его найти.
– Зачем? – спросил Жюв.
– А затем, – сурово проговорил Жерар, – что каждый честный человек обязан найти виновного и тем самым спасти невиновного. Ты понимаешь, о чем я говорю, Фантомас? Может, ты не знаешь, но человек, которому сейчас угрожает опасность, это…
Он замолчал. Но Жюв почувствовал, что укротитель явно имеет в виду Элен, дочь Фантомаса!
И все же, что значат все эти странные речи? Что движет укротителем, вполне похожим на честного человека и определенно желавшим найти автора преступления, содеянного в Антверпене, найти, чтобы отвести угрозу от загадочной девицы, которую кое-кто принимает за убийцу?
Впрочем, времени для рассуждений у Жюва не было, потому что Жерар становился все более напористым и был, кажется, готов на все, чтобы заполучить банкноты обратно.
– Слышишь, Фантомас? Отдай мне их… Или я тебя убью… Или ты меня убьешь… Живым отсюда уйдет только один из нас! Клянусь!
Жерар отполз к концу вагона. Машинально Жюв сделал то же самое. Враги лежали, держа друг друга на прицеле.
Что было делать? На что решиться? Жюв быстро оценил обстановку. "Ни в коем случае не суетиться, – сказал он себе. – Перестрелка с Жераром ничего хорошего не даст! Кроме всего прочего, этот человек, вероятно, честен!
К тому же, если все-таки он бандит, поймать его не составит особого труда", – продолжал свои рассуждения Жюв.
Что до укротителя, то он совершенно не подозревал, что перед ним был полицейский Жюв, а не Гений зла!
– Будем действовать осторожно, – сказал себе Жюв, решив уступить Жерару.
– На! Держи! – проговорил он, протягивая деньги дрессировщику.
Все так же угрожая друг другу револьверами, противники сблизились. Но когда Жерар протянул руку за последним банкнотом, полицейский неожиданно предложил ему:
– Послушай, Жерар, у Фантомаса, как тебе известно, нет привычки выполнять чужие просьбы. Однако ты должен признать, что с тобой я был сговорчивым. Теперь твоя очередь оказать мне услугу. Я хотел бы оставить себе пятнадцатый банкнот, на котором тоже есть пятна крови и отпечатки руки, убившей Гаррисона.
После короткого размышления Жерар ответил:
– Ладно… Но зачем тебе это?
Жюв не знал, что отвечать, – не мог же он, в самом деле, сказать укротителю, для чего именно ему нужен этот банковский билет!
А все было просто: на этой ассигнации имелись четкие отпечатки пальцев, что, как верно рассудил Жерар, было настоящей подписью преступника, и полицейский намеревался ее расшифровать в ближайшее время.
Жерару незачем было знать, что Жюв тоже искал автора злодеяния.
Вдруг француза осенило. Он знал, что любовь Фантомаса к дочери была безгранична, и патетичным тоном заявил:
– Мне этот банкнот нужен для того, чтобы спасти Элен, мою дочь!
Сардоническая улыбка изобразилась на лице Жерара:
– Я смотрю – тебе неймется… Но ведь ты слышал, что я тебе сказал… Согласись, та, кого ты называешь своей дочерью…
Жерар пожал плечами и замолчал. Пораженный Жюв смотрел на него.
"Что значит этот жест? – пытал он себя. – Что заставило его замолчать?.. Почему он сказал: «Та, кого ты называешь своей дочерью?»
Не догадываясь о причине задумчивости собеседника, укротитель продолжал, слегка иронизируя: