Затмение: Корона
Шрифт:
Не сводя глаз с экрана, Клаус ответил:
— Они не двинулись с мест, полковник. Их четверо, они размещены практически симметрично и будто в землю вросли, пока толпа колышется вокруг. Они выбрали эти позиции и замерли там. Такое впечатление, будто им кто-то указал там стоять след в след. Вероятность злоумышленного вмешательства в трансляцию шестьдесят восемь процентов. Вероятность покушения более низкая.
— Но ведь Ларусс защищён от ракетомётов, гранат, дроноптиц и всей этой хрени, правда? Ну, и от пуль тоже?
—
Пока что признаков вмешательства в облике Ларусса не было. Порчу следовало наводить в широком диапазоне частот. Попытаться внести рябь и помехи, чтобы толпа увидела подделку. Антипропагандистская атака. Пока что фильтры ВА справлялись. Нужно время.
Но время вышло. Торренс увидел, как люди в белом, «мусорщики», движутся к нему, точно рассчитанными движениями расталкивая толпу, и на сей раз у них были парализаторы с инверторами отдачи. С боков отряд фланкировали штурмовики ВА в полной броне. Другие фигуры в белом направлялись к Данко, Кордену и Пазолини.
Всё пропало. Нас раскрыли.
Торренс сунул руку в рукав и передал остальным: Сматываемся.
Он не стал оглядываться на них. Они уже действовали самостоятельно. Он лишь развернулся и ввинтился в толпу, действуя с бездумной жестокостью и стараясь создать между собой и преследователями возмущённую сутолоку. Он толкал людей под рёбра, наступал на ноги, пинал и распихивал; те кричали и толкались в ответ, но от Ларусса взглядов надолго отвести не могли.
Люди в белом продолжали сокращать расстояние, уже не так проворно, но запутать их не удалось ни разу. Они были словно антитела в кровяном потоке. Торренс поднял капюшон дождевика, при этом споткнулся и чуть не упал, но сохранил равновесие. Достигнув края толпы, он выбежал на улицу и устремился к станции метро, одновременно копаясь в патронташе, где у него были припрятаны пластиковые гранаты. Метрополитен не работал, и входы в туннели были завалены, но кое-какие НС удалось селективно расчистить.
Штурмовик ВА рванулся вперёд, пытаясь отрезать его от угла. В послеполуденном свете зеркальный шлем ВАшника сверкнул тусклым серебром, в стенах домов эхом раскатился усиленный шлемофонами крик с американским акцентом:
— СТОЯТЬ, ИЛИ ПРИСТРЕЛЮ НА МЕСТЕ!
МЕСТЕ... ЕСТЕ... ЕСТЕ... откликнулось эхо.
Торренс швырнул в бойца ВА дисковую гранату, как атлет на соревнованиях. Граната ударила фашиста в грудь, приклеилась к броне и стала ввинчиваться внутрь, разрезая доспехи крохотными автоматическими иридиевыми бурами.
— БЛИН НЕТ! — завопил ВАшник.
НЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ... отозвалось эхо.
Тут буры пробили броню, и граната с негромким умпффф взорвалась; с плоских краёв диска брызнули клочья плоти,
Торренс услышал ещё один далёкий взрыв, куда громче ожидаемого. Обернувшись, он увидел, как Пазолини швыряет в толпу пару настоящих гранат — О Боже — и люди с воплями разбегаются...
Чёртова идиотка чёртова идиотка чёртова идиотка...
Он увидел, как бежит вдоль края толпы Корден, и услышал кашель выстрела. Кордену разорвало живот, оттуда брызнуло красным, и бегущий человек поскользнулся на собственных выпавших внутренностях, издав странный хлюпающий смешок.
Торренс краем глаза засёк впереди, чуть над головой, серебряный просверк: птичий глаз. Крохотное создание из металла и стекла, само легче пёрышка, неслось к нему на пластиковых крыльях. Он представил, как его собственное изображение — картинка отчаявшегося беглеца — передаётся на какой-нибудь монитор СБ. Перегороженный спуск на станцию метро оказался совсем рядом (пули оставляли выбоины в асфальте у его ног), и под землю птица за ним не полетит, потому что передавать оттуда не сможет.
Пули просвистели рядом с ухом, он достиг якобы заваленного входа в метро и почувствовал затылком тёплое дыхание лазерной метки. Нырнув головой вперёд в фальшбаррикаду из картона, возведённую тут НС, он услышал, как автоматные очереди рассекли воздух в том месте, где была полусекундой раньше его голова.
Он поскользнулся и скатился по ступенькам в вестибюль, больно ударившись плечом и чертыхнувшись от боли. Он летел кубарем, света белого не взвидев, из носа струилась кровь, губы раздирало острыми краями бетонных ступеней.
У подножия лестницы он влетел в мусорную кучу. Тут же вскочил и ринулся во мрак. Если сейчас не сделать ноги, он умрёт.
Он бежал во тьме и думал:
Чёртова идиотка Пазолини им как нарочно подыграла, мать её...
— Вы всё записали? — спросил Уотсон. — Оперативница НС швыряет гранату в толпу?
— Да, — сказал Клаус.
— Пусть теперь попробуют отмазаться, что не террористы!
— А этот четвертый... он как-то знакомо выглядит.
Клаус постучал по клавиатуре, и картинка на экране сменила масштаб, укрупнившись. Коренастый плотный темноволосый человек, на вид испанец или латино, но не такой темнокожий, чтобы выделяться из толпы.
— Это тот испанец, — сказал Уотсон. — Мы до сих пор не выяснили, как его зовут.
А звали его Данко.
Они смотрели на экран. Данко вырывался из хватки четырёх бойцов в белых прыжкостюмах, которые волокли его внутрь. Партизан Нового Сопротивления, подумал Уотсон, а словно червяк, что извивается на раскалённом камне.