Заттра 1

Сувуз Зувус

Большую часть времени уделяю склеиванию газетных вырезок в своем Азоше, так называю альбом загадочных обстоятельств Шатии, тот веду вот уже 4 года, насобирал таинственных сведений и загадочного материала о 6 городах на 132 страницы, этим горжусь.

Сейчас вечер, за окном туман, а отступающую пятницу, вот – вот сменит грядущая суббота. Сидя у окна, одновременно перечитываю статьи из Азоша, и пересчитываю коллекционные монеты, мои любимые, с изображениями святила – механической медузы, так же великого мистика Тамаля, остальные

даже боязно озвучивать, слишком ценные. Их я храню в не рабочей розетке, что спрятана за фотографией нашего с другом убежища, оно стоит в дальней части города. На обратной стороне фотографии детально раскрыт план общей затеи, точнее идеи, что когда – то расписал пурпурным карандашом бедный Матус.

Дверь в комнату закрыта, с кухни отчетливо слышится не особо приятный звук грохота посуды и злосчастные напевания Митии. Успокаивает лишь одно, то, что за приоткрытым окном, да распахнутыми занавесками, среди гущи тьмы приютился скромный покой, хоть где – то пусть будет.

– Через 3 минуты ужин будет готов! – вскрикнула назойливо девушка с кухни.

Теребя небрежно зачесанные волосы на макушке, мальчик взвешивал цену горсти монет, размышляя о тайном обещании, что дал погибшему другу в такой же день, 3 года назад.

Из зала послышались неразборчивые голоса и безобразное шипение, теми чудились невнятные новости, исходившие из старенького радио, они извещали население о нелепых ситуациях, чуждых сводках погоды и новых, неугодных миру указов.

– Суббота на 4 часа станет пристанищем прожорливой бури Купей, та пробушует с 12.00 по 16.00 часов, в это время городок будет погружен в спящий режим. – выдала женщина с веселым тембром.

– В воскресенье в Чумул нагрянет проливной дождь, тот придет с западных границ Шатии. – забасил мужской голос.

Прикрыв альбом, выключил рыжую лампу, в тайник спрятал 6 особенных Керулей, их унаследовал от Матуса, тот жил в приюте, потому многие вещицы и хранил у меня. Поначалу таких монет было 27, еще 9 мне отдал отец, 12 других сам отыскал среди шибких сдач.

Распахнув дверь, мальчик направился в душевую, ведь только там он мог без угрызений совести и невыносимых споров вымыть руки. Девушка на редкость излюбленно распоряжалась чужим жилищем как своим собственным, к большой радости для себя, та не позволяла вольностей даже Русиме. Остановившись на рыхлом ковре, Ноаль взял с полки радио, попытавшись очистить волну от прокаженной ряби, вовсе выключил его. Прикрыв глаза, принюхался, тотчас поставив изделие на место, устремился к красной двери.

– Печеная картошка! – пробормотал он, вдыхая аромат парных специй. – Наверняка та с апельсиновым соком и вареной рыбой. – предположил не напрасно.

В это время дед чего – то бормотал у себя в комнате, а этажом выше отчетливо слышался опрометчивый гогот оскандаленной парочки въехавшей в квартиру с месяц назад.

Распахнув дверь, мальчик хлопнул ладонью по распределительной кнопке и тут же вздрогнул.

– Тафк. – раздался неожиданный треск, вслед чего на секунду вспыхнул необузданный поток разбросанных по сторонам искр.

Это был один из тех моментов, когда спокойствие, уверенность и привычку явно подминает сердобольная судьба, видимо тем самым одной из своих подручных участей та пытается пробудить сонные чувства, а наравне с тем, то означало, что в квартире одновременно были включены телевизор, свет, электрическая плитка, вентилятор и кто знает что еще.

– Лампочка испортилась! – произнес сочувственно Ноаль, стоя во мраке, и смотрясь в зеркало.

– Где? – спросил Русима, высунувшись из-за двери комнаты.

– Лампочки в бельевом шкафу. – вскрикнула Мития, кромсая зелень для салата.

Ассистентка была чересчур рассеянной, обладая противоречивыми качествами, та умудрялась браться за легкую работу и тотчас портить ее, после чего с той самой легкостью перекладывала ответственность на безутешные души гостеприимных хозяев квартиры. Одной из ее особенных причуд была отъевшаяся рассеянность, так расставляя предметы и вещи на свое небрежное усмотрение, то в спешке, Мития умудряется в мыльницу наложить соли, вымытые чашки убрать в морозильник, а печь что – либо в узкой хлебнице.

– Я их туда убрала второпях. – издала девушка, раскидывая специи по чуждым полкам.

Подойдя к зеркальному шкафу, мальчик раздвинул створки, привстал на носочки, ухватился за верхнюю полку, и негаданно ахнул, такое наблюдать, ему еще не доводилось.

– Они же использованные. – прошипел мальчик, ерзая бровями.

В течении лишь пары секунд безутешно лелеял чувство умеренного раздражения, по гримасе было понятно что разочарование напрочь исчерпало хрупкие границы вспыльчивой надменности.

Услышав в зале молчание, Мития тотчас насторожилась, вызнав в нем явные приливы скорого шторма, резво вооружилась отважным песнопением. Кстати говоря, и впрямь периодически в квартире возникали морские дрязги, так Русима довольствовался бойкими грозами, Мития жаловала шальной бриз, а Ноаль тешился сдержанными приливами. Так вот, девушка незамедлительно стала петь любимое многими дамами драматическое творение об отчаянном воспоминании – погибшей Жалетт, то, разумеется, не без напыщенного проникновения.

– У развалившихся башен проеду опять, вспомню время былое, но не смогу промолчать. – вскрикнула, прогремев тарелкой. – О, опустошенное бремя, мою боль не унять, вас повсюду ищу, родные где же вас отыскать. – гоготала, вновь и вновь. – Извожусь тем страданием, да так судьбу не понять. – признала, поджав губы. – То сберечь не смогла, увы, лишь себя обвиняю! – шибко взвыла и притихла.

– Я сейчас. – пробормотал Ноаль, задвинув зеркальные створки. – У Катонии лампочек одолжу. – добавил, направляясь к выходу.