Затянутость во времени. Документальная повесть о событиях второй чеченской кампании
Шрифт:
Святой сполз чуть вниз, закурил и, блаженно откинувшись на спину, протянул:
– Да-а. Курорт.
– Ну, ты даешь! – Макс лежал, укрывшись за поленицей и вглядываясь в вязкие сумерки, – Прямо Ичкерия-бич, с видом на ночное кладбище.
– Смотри: воздух – чистейший, горный. Физические упражнения – разные и на любой вкус, кормежка.… Ну, корм, конечно, временами.
– Баб нет.
– От них все зло на …, – договорить Денис не успел, его рассуждения прервал тупой звук удара по дереву. Одно полено, выскочив из общей кучи, упало на землю и покатилось вниз по склону.
– Ну, блин. Достали! Ни днем, ни ночью от них покоя нет.
Святой ползком направился к противоположному, от Макса, концу поленицы и, аккуратно пристроив «Наташку» на гребне, стал приподнимать голову. Темень уже была, хоть глаз выколи, но оставался шанс увидеть вспышку выстрела.
– Может шальная? – не очень уверенно предположил Макс.
– Может. Но кобра предупреждал насчет снайпера.
Звук удара был звонкий. В нескольких сантиметрах от носа Николаева, из его автомата, со стороны затвора, снятого с предохранителя, в темноте брызнул сноп искр. Пружина автомата жалобно заныла.
– А черт! – схватив «Наташку», Денис скользнул в низ.
– Святой, что с тобой?
– Я в порядке. Спокойно. Прямо по «Наташке» попал, сволочь. По-моему, пружину перебило.
– Ну, ничего. Подруга твоя железная – переживет.
– Я не переживу, – в исступлении проговорил Николаев. Отстегнув магазин, разрядил автомат и, скинув крышку, проверял пружину. Вытащил затвор и на ощупь проверял все детали, – Вроде все цело.
– Ничего с ней не будет, наверное, показалось.
– Так с нее ж искры сыпанули, – быстро собрал оружие и добавил, – Проверить надо в деле.
– Как ты сейчас проверить? Наших всех на ноги поставишь. Давай уж лучше слушать и не высовываться. Если что – гранатами бросайся. Да нам уже до смены недалеко осталось.
– Уболтал, красноречивый. Но все равно, давай поосторожней, а то он, гад, с ночным прицелом работает.
– Почему «он»? Может быть «она»?
– Может и «она». А ты жаловался, что баб нет.
Ночь прошла спокойно. На следующий день бойцы узнали, что снова заключили перемирие, и снова идут переговоры. Это означало, что проторчать в Белготое им предстоит не один день.
На третий день после боя за селение, Николаев с Пашей пошли пройтись по дворам пустующих домов. Таких домов было абсолютное большинство. Было видно, что хозяева на скорую руку собирали самые необходимые вещи. Кругом царил хаос и запустение. Но все же уходя, местные жители забирали с собой всю живность. Только кое-где паслись коровы, козы, и овцы тех чеченцев, которые рискнули не покидать своих жилищ.
Недавний бой они стоически пережили в подвалах и погребах. В некоторых дворах были даже специально отрытые блиндажи. С бетонными или бревенчатыми крышами в три наката. Внутри оборудованы лежаки для всей семьи, емкости для воды, ниши для продуктов, отхожие места. Так что несколько суток спокойно можно было не показываться. Легковушки так же закапывались в огородах, до лучших времен.
Денис с Пашкой шли по улице села и весело переговаривались. Вдалеке то тут, то там был слышен рев моторов и голоса людей.
Неприметный домик стоял на отшибе. Обычная селянская саманка, грубо сколоченные дощатые двери, на крыше старый, покрытый бурым мхом шифер.
– Денис, давай заглянем.
– Да чего мы там не видели, в этом сарае.
– Интересно, как тут могут люди жить.
Пашка был жутко любопытным. Он мог часами слушать разные истории и рассказы. Заразительно смеяться, когда смешно и старательно, наморщив лоб, старался вникнуть в серьезные темы. На этом, собственно, его старательность и заканчивалась. В разведроте никто и не помышлял о дедовщине, но вопрос кому сгонять за водичкой или притащить дровишек, «старому» двадцати пяти летнему контрактнику или молодому срочнику, никогда не обсуждался. А если обсуждался, то очень вяло. Так вот, Пашка в эти обсуждения привносил неизменное оживление. Он всегда искренне возмущался и доказывал, что чуть ли не весь быт первого взвода держится на нем. Может это отчасти и правильно, ведь и его коллеги-срочники часто пытались его припахать.
В общем, Паша был головной болью Николаева, как замкомвзвода. И Денис сразу выбрал политику пряника. Пытался внушить, объяснить, логически обосновать требования к солдату. И добился неожиданного эффекта. Пашка признал безоговорочно авторитет Святого и стал слушаться только его. Чтобы тот и с кем не говорил, Пашка слушал, раскрыв рот, задавал уточняющие вопросы, в спорах неизменно становился на сторону «любимого сержанта». Правда был у Пашки, как и у всего взвода еще один непререкаемый авторитет – их командир, лейтенант Смагленко. Его приказания подлежали беспрекословному исполнению, но у Пашки порой и это доходило до абсурда. Когда, однажды, на длительной стоянке, взводный приказал оборудовать каждому одиночный окоп, для стрельбы стоя, Пашка так расстарался, что из отрытого им окопа, через бруствер, можно было увидеть только небо. Святой тогда назвал это сооружение «окопом для стрельбы в прыжке», а Макс, сказал, что это «окоп для стрельбы, стоя с лошади».
Мороки Николаеву стало немного меньше, когда Павлика назначили вторым номером к пулеметчику Присту. В переноске огромных количеств в патронов в пулеметных лентах. Этот деревенский крепыш, был незаменим. Вскоре уверовав в незабвенную мощь интеллекта Приста. Он влюбился в него так же, как во взводного и Святого.
Теперь они стояли возле странного домика, и Денису почему-то очень не хотелось туда входить.
– Ладно, давай только со страховкой, – поддался он на Пашкины уговоры.
Подстраховав друг друга, вошли. Две небольшие комнатки, земляной пол. В одной из комнат стоит старый растрескавшийся стол с рваной, но чистой клеенкой, на которой аккуратно разложены алюминиевые миски, кружки и ложки, в углу железная печка. В другой комнате стоял деревянный топчан, аккуратно заправленный рваным одеялом. Если бы здесь был беспорядок и грязь, то, несомненно, это жилье принадлежало бы какому-то местному алкашу, но кругом была максимально возможная чистота. Если не считать разбросанных по всему детских игрушек. Про такие Денис только читал в книжках про дореволюционную жизнь, но сам еще не видел. Поставив автомат на предохранитель, и забросив его на плечо, но нагнулся и поднял одну из них. Это была детская машинка, грубо вырезанная из куска дерева. Кругляши, изображавшие колеса, прибиты гвоздями. Рядом валялось безобразное подобие лошадки.
– Да-а! Такого я еще, точно, не видел, – пораженно протянул Николаев, – Интересно, кто ж здесь жил?
– Денис, знаешь кто? – весело затараторил Пашка, вертя в руках уродливую куклу, – Наверное, папа Карло!
– О! Да ты даже классику вспомнил! Не зря я твоим воспитанием занимался. Только скорей не папа Карло тут жил, а Урфин Джус.
– Это кто?
– Потом, как- нибудь. Я эту сказочку тебе на ночь расскажу. Потопали отсюда.
Они вышли на улицу. Пашка держал в руках какую-то тряпку ярко-зеленого цвета, прихваченную в доме.
– Это еще зачем?
– Косынку себе сейчас сделаю. Ты ж мне не дал.
Действительно, когда Николаев хитростью выманил у жлоба-старшины кусок ткани чёрного цвета, и стал, собрав всех вокруг себя, рвать ее на косынки, то досталось всем, кроме Пашки. Он по своему обыкновению где-то спал и Денис, хоть и Святой, но про него просто забыл. Теперь все в косынках, только Павлик гордо выделялся непокрытой, курчавой головой.
– Ладно, давай помогу.
Косынка не получилась, но повязка вышла ничего.