Завещание императора
Шрифт:
Внезапно молния разрезала небо над городом. Беззвучная эта вспышка выглядела тем более зловеще, что небо сделалось совершенно белым, со слабым лиловым свечением. Потом – накатил раскат грома. Поначалу тихо ворча, он вдруг набрал силу и ударил так оглушительно, что Приск невольно пригнулся. Но тут же и сам рассмеялся – странно бояться грохота, если уж Юпитер ударил своей молнией.
Тем временем новые молнии заплясали над городом, сменяя друг друга непрерывно, а то одновременно ударяя в двух или трех местах. Грохот стоял такой, будто боги принялись лупить в медные щиты. Ветра не было. Воздух лежал недвижно плотным, тяжелым липким покровом. Кисловатый на вкус.
Тиресий вдруг дернулся и открыл глаза.
– Глянь, Тирс, опять гроза – третья или четвертая за последние дни, – вздохнул Приск. – И это зимой. Право же, недаром говорят, что есть страшные знамения страшных событий.
– Где Кука? – спросил Тиресий, сбрасывая на пол венок и вставая.
– У него сегодня вторая ночная стража во дворце, так что он в Антиохии.
– Адриан где? Тоже во дворце?
– Разумеется. Где же ему еще быть? И Траян…
– Марк?
– Тоже там.
– Пошли… Надобно предупредить, – Тиресий уже сбегал с террасы во двор по мраморным ступеням.
Здесь Филон расхаживал вокруг нового макета своей машины. Света факелов не требовалось – странно сияющее ночное небо и молнии сухой грозы отлично освещали двор, никак не хуже антиохийских огней.
– Выведи всех своих домашних во двор и скажи, чтоб держались подальше от стен, – бросил Тиресий Филону на ходу, направляясь к конюшням.
– Э, погоди… о чем ты… – не понял механик.
– Прочь из дома! – воскликнул Тиресий, выводя свою кобылу из конюшни. – Приск, скорее! За мной!
Но, пока трибун седлал коня, Тиресий вскочил на кобылу без всякого седла и скрылся из виду.
– О чем это он? – забормотал Филон. – Он как будто спятил… Вот беда…
– Понятия не имею, – отозвался Приск. – Но по опыту знаю: нашему другу лучше поверить на слово…
– Верю, верю… А лошадей тоже вывести?
– Наверное.
Лошади меж тем бесились, бились в стойлах и рвались наружу, разбуженные конюхи никак не могли с ними сладить. На все голоса выли собаки, а когда их выпустили из загона, они вдруг окружили Филона, прижимаясь к его ногам и жалко поскуливая.
Приск этого уже не видел – он мчался по дороге, ожидая вот-вот нагнать Тиресия. Но не нагонял.
Гроза унялась, так и не пролившись дождем. Зато вновь налетел ветер, бил в лицо сорванными листьями, обломками мелких ветвей, прилипал к коже мелкий сор кипарисовых лапок. Потом ветра не стало. Все замерло – и лишь звуки сделались странными – будто проходили сквозь толстый слой ткани, становясь глухими и низкими. И как ни прислушивался Приск, ничего не мог услышать – даже топот копыт звучал глухо. А потом Приск различил нутряной рокот – он шел откуда-то из самого сердца горы, нарастая.
Конь внезапно встал на дыбы. Раз, другой, потом, совершенно обезумев, принялся бить задними ногами, вскидывая крупом, будто не был приручен с рождения к узде и подпруге, а родился дикарем в сарматской степи.
После шестого или седьмого прыжка жеребец устал беситься и помчался дальше, роняя хлопья густой белой пены и тяжело всхрапывая. Но до ворот Приска так и не домчал – земля содрогнулась, выгнулась, а потом ее не стало. Приск понял, что его конь парит в воздухе, а земля где-то там внизу, безумно далеко. Он попытался спрыгнуть с коня – и так спасся. Жеребец грохнулся всей своей тушей о землю, а Приск приземлился сверху – это смягчило удар. Несчастное животное даже не пыталось подняться – из ноздрей его хлестала кровь. Трибун с трудом встал, его шатало. Он не сразу понял, что именно изменилось. Потом сообразил: он не видит городских ворот – перед ним вставали каменные остовы, а за ними в небе парили обломки колонн, и кроны деревьев плясали как сумасшедшие. Над городом шел дождь из черепицы, расколотых бревен и осколков камней. Гранитные плиты мостовой встали вертикально, на манер частокола преграждая путь.
А потом дикое видение стала затягивать густая пелена седой пыли. Она катилась навстречу Приску морским кипящим прибоем, и он вступил в нее, сам не зная зачем – хотя, следуя здравому доводу разума, должен был повернуть назад. Но не повернул.
Филон наблюдал за происходящим с высоты своей виллы и видел, как дома буквально взрывались, поднимаясь в воздух, чтобы обрушиться на землю градом обломков. По всей долине внизу поднималась волна – как огромный штормовой вал на море – самый страшный десятый вал [96] . Дома взлетали на ней и падали, как корабли, застигнутые бурей. Многие разламывались, но иным удавалось выстоять. Колоннады шатались, как перебравшие в кабаках выпивохи, и порой целые портики рушились на землю, как шеренга воинов под градом парфянских стрел.
96
Римляне полагали, что самая высокая волна в момент шторма не девятая, а десятая.
Но вскоре ничего уже нельзя было рассмотреть – огромная туча пыли поднялась в воздух и накрыла Антиохию. Лишь грохот рушащихся камней долетал из серого, густого, непроглядного облака. Холодное фиолетовое небо продолжало светиться – и где-то на востоке еще подрагивали злые молнии, так что казалось, что Гелиос вот-вот появится на своей колеснице в неурочный час.
Это было страшнейшее землетрясение, что обрушилось на Сирию в иды декабря 868 года от основания Рима [97] .
97
13 декабря 115 года н. э. Периодизация событий см. Приложение в конце книги.
Приск миновал ворота и шагал дальше, ничего более не видя. Остановился, оборвал полу туники и обмотал ею голову. Но это мало помогало от густой пыли – она ела глаза, забивалась в рот и нос. Приск брел почти наугад, будто ослеп.
Разве что звуки – Приск их слышал то где-то рядом, то вдали: грохот катящихся камней, испуганное ржание, крики боли. Топот копыт. В пыльном облаке звуки искажались до неузнаваемости. Приск едва успел отскочить в сторону, когда мимо него промчался всадник на обезумевшей лошади.
– О, боги… – только и выдохнул Приск.
Рядом кто-то застонал.
Только нагнувшись, Приск сумел разглядеть, что на мостовой лежит человек. Трибун попытался его поднять, но не смог: каменная плита, прежде бывшая частью архитрава, рухнула как раз несчастному на ноги.
Трибун огляделся, пытаясь отыскать какую-нибудь балку, чтобы сдвинуть плиту. И тут ощутил новый толчок. Он едва устоял на ногах – как будто под ним была не твердь, а шаткая палуба корабля. Где-то в сером облаке мелькнула наискось тень, а затем раздался оглушающий грохот – это рухнули уцелевшие после первого толчка колонны. Послышался сдавленный визг и тут же смолк. Приск побрел дальше, позабыв, что искал бревно, чтобы вызволить придавленного плитой человека. Лишь когда это самое бревно – обломок балки, упавшей поперек дороги, попалось ему на пути, он вспомнил, что ищет. Но поворачивать назад не имело смысла – он бы уже ни за что не смог отыскать раненого.