Завещание Кришноканто
Шрифт:
«Как могла она так легко заподозрить меня? Ведь я столько для нее сделал!» — думал Гобиндолал.
Мы уже рассказывали вам о Сумати и Кумати. Теперь послушайте, какую беседу вели они, устроившись рядышком в сердце Гобиндолала.
«Бхомра виновата в том, что не верит мне», — шептала Кумати.
«А почему она должна верить, если ты не был достоин ее доверия? — отвечала Сумати-совесть. — Выходит, вся ее вина в том, что она стала догадываться о твоей любви к Рохини?»
«Теперь я действительно изменил ей, но тогда, когда она меня заподозрила, я был невиновен».
«Днем раньше, днем позже — не все ли
«Но я обманул ее именно потому, что она перестала мне доверять! Святой, и тот начнет воровать, если его все время будут называть вором!»
«Вот как? Значит, виноват тот, кто его так называет. А тот, кто крадет, ни при чем?»
«С тобой невозможно спорить! Ты только подумай, как оскорбила меня Бхомра: уехала домой в день моего возвращения!»
«Что же ей оставалось делать, если она была убеждена в твоей измене? Какая женщина спокойно отнесется к тому, что ее муж любит другую!»
«Но ведь она заблуждалась. В чем могла Бхомра упрекнуть меня тогда?» — защищалась Кумати.
«А ты сам спросил ее об этом хоть раз?»
«Нет».
«Ты, взрослый человек, оскорбился, не выяснив, в чем дело! Зачем же сердиться из-за того, что точно так же поступила девочка Бхомра? Все это пустые отговорки! Назвать тебе истинную причину твоего гнева?»
«Что ж, назови!»
«Рохини! Из-за Рохини ты голову потерял, и потому не можешь смотреть на чернушку Бхомру».
«Почему же эта чернушка нравилась мне раньше?»
«Не было Рохини. Ничего не происходит вдруг. Всему свой час. Разве яркие солнечные дни не сменяются непогодой? Но Рохини не единственная причина твоего недовольства Бхомрой».
«Что же еще?»
«Завещание. Кришноканто знал, что оставить состояние Бхомре — все равно что оставить его тебе. Он был уверен, что Бхомра в первый же месяц перепишет все на твое имя. Он видел, что ты идешь по дурному пути, и, чтобы заставить тебя одуматься, привязал к подолу Бхомры. Но ты не понял этого и затаил обиду на жену».
«Верно. Неужели я соглашусь жить на деньги Бхомры?»
«Ведь состояние принадлежит тебе, пусть Бхомра переведет его на твое имя».
«Принимать от нее подачки?!»
«Бог мой! Какая львиная гордость! Тогда обратись в суд. Ты выиграешь дело, ведь состояние действительно принадлежит тебе».
«Судиться с женой!»
«И этого не хочешь? Тогда ступай прямой дорогой в ад».
«Кажется, так я и собираюсь поступить».
«А Рохини? Или ты отправишься вместе с ней?»
Тут Сумати и Кумати затеяли настоящую драку.
Глава тридцатая
Если бы мать у Гобиндолала была женщина умная, ей стоило бы дунуть, и темные тучи вмиг рассеялись бы. Она давно заметила нелады между сыном и невесткой. Женщины в этом отношении очень проницательны. И если бы она попыталась помочь им добрым советом, ласковым словом или каким-нибудь другим способом, на которые так изобретателен женский ум, все кончилось бы благополучно. Но мать Гобиндолала была не столь умна. К тому же она оказалась наследницей невестки, и это вызвало у нее неприязнь к Бхомре. Ее возмущала мысль о том, что при живом сыне все состояние принадлежит Бхомре. Мать Гобиндолала не догадывалась, что Кришноканто, уверенный в Бхомре, завещал
— Оба брата уже отправились в иной мир, скоро и мой черед, — сказала она Гобиндолалу, — исполни свой сыновний долг, отправь меня в Бенарес.
Гобиндолал с неожиданной легкостью согласился. Он даже сам вызвался проводить мать и устроить ее на новом месте. К несчастью, Бхомра в это время отправилась на несколько дней к себе домой. Никто ее не удерживал. Поэтому сборы в дорогу Гобиндолал начал без ведома жены. То немногое, что принадлежало ему, он потихоньку продал. Расстался даже со своей нарядной одеждой, золотыми безделушками и кольцами. Всего ему удалось выручить около ста тысяч рупий. На эти деньги Гобиндолал рассчитывал жить в дальнейшем.
Бхомра вернулась домой, когда день отъезда был уже назначен. Узнав, что свекровь собирается в Бенарес, Бхомра в слезах упала к ее ногам.
— Не оставляй меня одну, ма, не уезжай! Я еще так молода! — молила она. — Я ничего не умею! Мир — огромный океан, ма, и мне не переплыть его одной.
— С тобою остается старшая золовка, — отвечала свекровь, — она будет заботиться о тебе так же, как я. К тому же теперь ты здесь сама хозяйка.
Бхомра не понимала, о чем ей говорят, и лишь неутешно рыдала.
Она предчувствовала страшную беду, которая надвигалась на нее. Уезжает свекровь, уезжает муж, и неизвестно, возвратится ли он обратно.
— Когда ты вернешься? — спросила она Гобиндолала, обнимая его колени.
— Не знаю, — сумрачно ответил он. — Мне не хочется возвращаться.
Бхомра медленно поднялась на ноги.
Настал день отъезда. Несколько километров от деревни Хоридра до железной дороги предстояло проделать в паланкине.
Наконец все было готово; носильщики с сундуками, ящиками, тюками и чемоданами двинулись в путь. Слуги, в чистой одежде, причесанные, толпились у выхода и жевали бетель, они отправлялись вместе с господами. Дарбаны затянули потуже пояса и стояли наготове, с палками в руках, пререкаясь с носильщиками. Деревенская детвора и женщины собрались поглазеть на отъезжающих. Мать Гобиндолала в последний раз преклонила колени в домашней молельне, простилась со всеми и, плача, села в паланкин.
Тем временем Гобиндолал распростился с домашними и, наконец, отправился к Бхомре, рыдавшей у себя в спальне. Гобиндолал хотел сказать ей несколько слов в утешение, но не смог, и лишь произнес:
— Ну, я поехал.
Вытирая слезы, Бхомра спросила:
— Ма останется там жить, и ты тоже не вернешься больше? — Глаза ее внезапно стали сухими.
С таким спокойствием и горечью задала Бхомра этот вопрос, такая решимость таилась в ее плотно сжатых губах, что Гобиндолал неожиданно для себя растерялся и промолчал.