Завещание предков

Стрелков Владислав Валентинович

Я прервал Кубина.

— Погоди Матвей Власович, а как спать легли, я имею в виду, дерева вы касались?

— Ну да. Прямо на корни головы положили, мха подстелив. Мох там мягкий и сухой. Не впервой так ночевать.

— Вышли мы к перелеску, а там дорога. Кулибин осмотрелся и сказал, что идти на запад надо. Шли мы по дороге с час наверно. И тут навстречу всадники. Семеро и все в кольчугах. Нас увидели и сабли достали. Мы честно опешили сперва, на землю попадали. Думали маскарад какой. Но потом Олег удар получил. Я закричал и, достав револьвер, стал стрелять. Одновременно со мной стрелял Кулибин, потом и Ефпатин достал револьвер. Отстреляли все патроны, что в барабанах были, ещё долго впустую курками щёлкали. Я к брату кинулся, рана большая. Сабля живот с боку рассекла, кровь еле остановили. Всё исподнее извели, Ефпатин за сухим мхом бегал.

Кубин глубоко вздохнул.

— Я брата перевязал, кровь остановили, а он глаза открыл и улыбается. А у меня прям мороз по коже. Он бледный весь. «Что это они? За что?», — спрашивает. А меня самого трясёт почему-то, и не знаю, что сказать. Тут Кулибин подходит. «Посмотрите, господа», — говорит, и показывает саблю. Мы не понимаем в чём дело. А он

говорит «Это же булатная сталь». Нам если честно, это ничего не говорило, а Кулибин поясняет: «Такие, как эта, сабля, делались очень давно. Сейчас их можно встретить только в частных коллекциях, или в музее». Потом хмыкнул и сказал: «Вы не поверите господа офицеры. У этих бандитов нет огнестрельного оружия. Только сабли, клевцы и по три ножа на поясе. Ещё короткое копьё, то-бишь рогатина и это». Он показал, вытянув руку, из которой выпал железный шарик с пол кулака на кожаном ремешке. Кистень. «Я осмотрел всех семерых, у каждого почти одинаковый набор подобного оружия. Судя по ним, эти бандиты как будто из древней Руси попали сюда». Ефпатин тогда и спросил: «Что делать-то будем?». Я посмотрел на Олега, он был совсем плох. Надо срочно к доктору его везти, а как? Кулибин оглянулся и сказал: «Николай Александрович, поймай лошадей. Матвей Власович, мы с тобой срубим две ёлки и сделаем волокушу. На ней, чтобы не растрясти, Олега повезём». А я спросил: «А тела как? Убрать с дороги?». Кулибин поднял палец: «Тела оставим для полиции. Как доберёмся до Подольска, или до первого отделения, полиции и сообщим».

Кубин усмехнулся.

— Не знали мы тогда, куда попали. В какую ИСТОРИЮ вляпались. Каламбур какой-то.

Он поворошил тлеющие угли и подбросил дров в костёр. Я привстал и подвинул котелок с водой ближе к огню. Вода быстро закипела.

— Матвей Власович, может быть чайку попьём?

Дед Матвей кивнул.

— Да, извольте.

Я улыбнулся и, увидев удивление на лице Кубина, пояснил:

— Извините, Матвей Власович. Выражение «извольте», в наше время считается устаревшим.

— Ты прав. Мы тоже часто встречали такие выражения, устаревшие даже для нас. Удивительно, что речь понимали, ведь язык изменился за века.

Я достал кружки, сахар и чайные пакетики. Налил кипяток и положил пакетики. Оставил завариваться.

— Это наверно древо так наделило нас. Я тоже удивился, особенно когда на земле буквы писал. На древнерусском!

Чай заварился и, взяв кружку и пакет с сахарным песком, протянул Кубину.

— Извольте.

Он улыбнулся.

— Премного благодарен.

Размешав сахар, стали пить чай. Дед Матвей выпив чай, поставил кружку.

— Quelle jouissance!

Ого! Тут же говорю:

— Tu dis bien selon est francais. А encore quelles langues tu possedes?

— English, Der Deutsche. Кулибин теми же, ещё японский и испанский. — Улыбается дед Матвей.

Хм.

— А я только двумя, английский и немножко французского. — Сказал я. — Allez, mon ami.

Дед Матвей усмехнулся.

— Ecoutez plus loin.

— Ефпатин собрал всех лошадей. Их оказалось четырнадцать. Значит, бандиты ехали с заводными лошадями. Мы срубили две ёлки, связали комеля и ветки. С одной лошади сняли седло и потник. Потник положили на ветки и перенесли Олега на волокушу. От комеля привязали верёвку к седлу коня. На него сел Ефпатин. Мы собрали лошадей и привязали их одну за одной. С одной стороны ехал я, с другой Кулибин. Я ехал и смотрел на Олега. Он был бледный. Боже мой, с такими ранами не выживают, я знаю. Но если доставить в госпиталь, то надежда есть. Через три версты мы выехали на поле, за которым увидели селение.

— Кулибин огляделся и удивлённо произнёс: «Странно. Тут должна проходить железная дорога». «Может, ты путаешь, Иван Петрович?» — спросил Ефпатин. «Нет, Николай Александрович, я не путаю. Странно это. Место как будто то, но ощущение такое — что железнодорожное полотно свернули, насыпь сравняли и всё деревьями засадили». Кулибин показал на часовню, стоящую на пригорке посреди селения: «Едем туда. Там спросим, куда нас нелёгкая занесла». Мы подъехали к селению и по околице проехали до часовни. Селение, домов в тридцать, как будто вымерло. Людей нигде не было видно. Мы спрыгнули с лошадей, и Ефпатин постучал в дверь часовни. Дверь приоткрылась, и из-за неё выглянул священник, маленький, одетый в черную рясу, подпоясанный верёвкой, на голове островерхая шапочка, на ногах лапти. «Мир вам, добрые люди. Что ищите? Куда путь держите?» — спросил нас он, и достал из-за двери икону, которую стал держать у груди. Мы перекрестились. Священник поднял брови: «Никак православные?». Кулибин шагнул вперёд: «Православные мы, отче». А священник спросил: «Зело странно одеты вы, мыслю из дальних краёв, путь держите?». «Ты прав, отче, из дальних краёв. А что это за место, как называется? И где все люди?» Священник убрал икону и ответил: «Подолом сие место называют. А люди попрятались вас увидав». Я спросил: «А доктор здесь есть?». «Кто?», — не понял поп. «Ну, врач, санитар, целитель, наконец». Поп смотрел не понимая. Я показал на волокушу: «Там раненый у нас, его лечить срочно надо». Священник махнул рукой на ближний к часовне дом: «Везите к дому Фомы Кустахи. Там остановитесь, а я позже подойду. Как имя уязвлённого?». «Олег». Священник кивнул и повернулся. Кулибин вглядывался в дома, потом спросил: «Скажи, святой отец, какой сейчас год?». «Год 6715 от сотворения мира» — ответил поп и скрылся в часовне. Кубин отвёл нас сторону: «Господа, вы обратили внимание на дома? Посмотрите на окна. Они обтянуты чем-то серым. Возможно промасленной бумагой, или скорей всего бычьими пузырями». Мы посмотрели на окна домов. И точно, ни в одном доме, не было стёкол. А Кулибин продолжил: "Я тут подумал, господа офицеры. Первое — проснулись не там, где уснули. Второе — нападение бандитов, одетых в доспехи времён Мономаха. Третье — нет железной дороги, там, где она должна быть. Четвёртое — это окна. Я не видел, даже в самых нищих домах окон без стёкол. А тут? Пятое — священник сказал про год «шесть тысяч пятнадцатый от сотворения мира», а это тысяча дести седьмой год. Я не сомневаюсь в нормальности священника". Он помолчал. «Вывод один — мы попали в прошлое и сейчас

тринадцатый век. Матвей Власович, ты в истории силён, кто в тысяча дести седьмом году великий князь?». «Всеволод Юрьевич, по прозвищу — Большое Гнездо». «Вот» — поднял палец Кулибин, «От этого и будем отталкиваться». «То есть» — не понял Ефпатин. «Обживаться тут будем». Ефпатин расстроился: «А домой, что не попадём уже?». Кулибин пожал плечами: «Как? Вот и я не знаю. Кстати, господа. Сколько патронов осталось? У меня полный барабан и ещё шесть патронов». «У меня тоже» — сказал Ефпатин. Я похлопал по карману и достал револьвер. Откинул барабан: «У меня только шесть выстрелов, господа». Иван Петрович вздохнул: «Будем беречь. Придётся обходиться холодным оружием, надеюсь, уроки фехтования вами не забыты? Вот и славно, а с остальным оружием потренируемся».

Мы подъехали к указанному священником дому. Ефпатин соскочил с коня и заколотил кулаком по воротам. С минуту подождав, ударил по воротам сильней. Из-за ворот спросили: «Кто там?» Кубин громко сказал: «Ты Фома Кустаха? Открывай, святой отец на постой к тебе нас определил. Раненый у нас есть. В дом его надо». Ворота скрипнули и раскрылись, к нам вышел мужик лет сорока. Одет в простую рубаху до колен, подпоясанный кожаным ремешком, на ногах штаны и босой. Поклонился: «Проходите, бояре». Повернувшись, крикнул: «Лукерья! Светлицу приготовь, воды согрей». Олега осторожно занесли дом. Дом был большой, пятистенок. Большая печь посередине избы казалось, занимала всю жилую площадь. Олега мы пронесли в огороженную комнату. Впереди, постоянно говоря «Вот сюда» и «Осторожно, порог и пригнитесь», семенил хозяин. Олега положили на широкую лавку, застеленную матрацем набитым соломой. Укрыли одеялом, и вышли в сени. Кулибин положил руку мне на плечо: «Матей, оставайся с братом, а мы за трофеями. Знать бы сразу, взяли б ещё там. Но кто знал? Смотри тут». Сколько времени их не было, не знаю. Я погрузился в такое отчаяние. Как во сне я наблюдал, как обмывают и перевязывают брата. Потом вдруг рядом оказался священник и что-то делал, оказалось, отпевал. Я и не сразу понял, что Олег умер. В себя я пришел от того, что по лицу мне хлестал Кубин и говорил: «… ицер ты или нет, приди в себя». Я оглянулся и увидел, что мы стоим за часовней, где было кладбище. Рядом на холмике стоял могильный крест. Вот здесь значит, упокоился мой брат Олег.

Кубин протянул руку и я, поняв, что ему надо, достал сигареты. Закурив, бросил пустую пачку в костёр.

— Что дальше было, Матвей Власович?

Дед Матей выпустил дым и сказал.

— Давно это было. Всё и не вспомню. Ясно помнил день первый, а потом как-то размыто всё. Помню, как к Москве подъехали. Непривычно было видеть небольшой деревянный кремль с малым посадом вокруг. Потом поступили на службу в дружину к Великому князю Владимирскому.

8

Зимою стыла птица в небе, На сотни верст стелился дым. Лежал ясак клеймом на хлебе Десятой долью, как калым. Прокаркал ворон в час затменья, Узрел грядущего знаменья, Терзали смутные виденья И рок висел над ним забвенья. Незваный гость-татарской воли Батый пришел повелевать. В оковы мерзкие неволи Страну пытался заковать. И за кумысом разговоры Вела в шатрах монголов рать: "Нам не нужны переговоры, Мы будем Китеж штурмом брать." Старинный символ русской чести С огнем хотели повенчать. Им гул набата предрекал о мести, Мешал спокойно, крепко спать. Нашли предателя-иуду, Сомкнулись горе и беда, Взбивала пыль тогда повсюду Степных кочевников орда. Остался в памяти он Гришкой По странной кличке "Кутерьма" Давно известно, что под пыткой Ломает слабого тюрьма. Какого племени и роду Пробрался бес в его уста? На гибель Божьему народу Открыл заветные места. Тропой безлюдной страшной ночью Провел исчадье тьмы и зла, И сердце сразу острой болью Пронзили грешные дела. За ту измену в поколеньях Под тихий шелест камыша, Приходит в новых воплощеньях, Смердя, порочная душа. И с диким воем у костра Шакал в обличии волка, Познавший обух топора, Прощенья просит чрез века. Но перед взором удивленным В молитвах к Богу обратясь, По Вере предкам осажденным Врата открылись не таясь. Они ушли в Миры иные, Чтобы потомкам помогать, И часто просят их живые О "Светлояре" рассказать. (Владимир Бакшеев-Сказание о Китеж-граде)

Не может быть! Не было нападения на Русь, летом тысяча двести тридцать седьмого года! Батый приведёт свои орды к зиме. Откуда здесь столько степняков? Малые отряды, для захвата полона ещё понятно, но отряд в десять тысяч сабель?

Первой мыслью было срочно бежать и кричать во весь голос. Но потом подумал, а кто поверит? Поверит один, дед Матей, и то не уверен. Не очень верит он в сказки про леших. Но надо было как-то убедить его поговорить с Гориным и Велесовым. Надо собирать армию, то-есть дружину, ополчение, наконец.