Завещание предков
Шрифт:
— Пятьдесят — это хорошая цена за такие камни и золото.
Кузьма Ерофеевич молча кивнул, неотрывно смотря на золото, поэтому не заметил кивка деда Матвея, потом провёл пальцем по звеньям цепочки и взял перстень.
— Лепота какая.
Так, начинаем обработку:
— Обрати внимание, Кузьма Ерофеевич, огранка камня какая, нигде такой не найдёшь.
Купец кивнул и, вглядевшись во что-то, спросил:
— А энто что тут? — Он показал на внутреннюю часть перстня, где обычно набивают пробу.
— Это, Кузьма Ерофеевич,
Но купец на это ничего не сказал, он крутил перед глазами камень в перстне.
Я был прав в том, что у него нет столько серебра. Об этом проговорился сам купец, сказав, что у него всего тридцать гривен серебром. Я тут же предложил бартер — отдать весь запас круп и хлеба, плюс теплые вещи для дружины и всякую походную утварь. Но этого было недостаточно. Кубин тут же добавил — нужны сани и лошади. Здравая идея! Тут уже я пихнул деда Матвея, а он мне подмигнул.
Прикинув остаток, а он был ещё огромен, задумались. Всё-таки чем ещё можно погасить пять гривен?
Торг уже затих, площадь почти опустела, но мы ехали медленно, а куда спешить?
Кубин усмехнулся:
— Знаешь, Володя, ты так торговался, что я подумал — ты в прошлой жизни купцом был.
Я покосился на Кубина и хмыкнул:
— Нет, Власыч, ты ошибаешься, для меня это, — я хлопнул по полному кошелю, — тлен, мусор. Я торговался не ради денег. Каждая гривна — это одна хорошая бронь, вроде нашей, две-три сабли или меча из булатной стали, один боевой конь. Да ты сам должен понимать. А умение торговаться… после стольких лет в уголовном розыске, не то что торговаться научишься, обезьяну уболтаешь отдать тебе последний банан.
И добавил, про себя: «А ещё сутками мотаться по городу, искать тварь, которая убила много ни в чем не повинных людей, а потом, наконец поймав, часами колоть его». Но по интонации дед Матвей понял, что неудачно пошутил.
— Ладно, не обижайся. Просто я давно так не веселился.
И чуть нахмурившись, сказал:
— Давай-ка к реке спустимся, посидим у воды, подумаем.
— Да, давай.
Мы завернули коней и, вместе выезжающими из города телегами, проехали к главной башне посадской стены. Охрана на башне скучно скользила взглядом по выходящему потоку телег и людей. Увидев нас, немного подобрались, а один из, видимо, старших кивнул и доложил:
— У нас всё спокойно.
Странно, чего это они? Или им стало известно всё, что произошло в детинце, или дед Матвей уже взялся за воспитание местной стражи? А Кубин на доклад ратника только кивнул. Ну-ну.
После моста и извилистого поворота, мы завернули направо. По дороге, которая через овраг, где протекала маленькая речушка Почайна, мы направились к нижним причалам, что стояли у самого слияния двух рек. Легкой рысью, обошли несколько груженых чем-то телег.
У причалов кипела работа. Купцы торопились отправиться с нужными товарами дальше, чтоб успеть добраться до морозов.
Завернули налево и проехали вверх по течению, минуя причалы. Остановились за последним, у нагроможденных нанесенных половодьем бревен, веток и всякого мусора. Привязали коней и подошли к самой воде. Присели на лежащее бревно. Я покосился на сидящего недалеко мужика. Надо же, рыбу удит. Простой удочкой. Рыбак взмахнул удилищем, забрасывая снасть, и я увидел, что левая рука у него покалечена. М-да, чем ещё заниматься калеке? Настроение упало. Тем более, что сейчас пойдёт серьёзный разговор, который назревал давно.
Немного посидели молча под плеск редких волн. Нутром я чувствовал, что поговорить надо, но с чего начать? По Кубину уже давно было видно — что-то его гнетёт. Открыл рот, но, вдруг спросил совсем не то, что хотел сказать сейчас:
— Власыч, а что на самом деле значит «Помни отцов своих»?
Кубин вздохнул и произнес:
— Напутствие. А ещё, это песня смерти… в исключительных случаях.
Что значит «Песня смерти»?
Дед Матвей, вдруг, взял небольшую сухую ветку и у самой кромки воды написал: «Momento Mori».
Ого! Да что же с ним? Я внимательно посмотрел на Кубина. Усталый и отрешенный вид деда Матвея удручал. Ну, почему у меня так и не дошли руки до полного изучения науки психологии? Вздохнул и прямо спросил:
— Давай, Власыч, выкладывай всё что наболело.
Кубин долго молчал. Я его не торопил, пусть соберётся с мыслями. Наконец он произнес:
— Понимаешь, Володя. Мне опять начало казаться, что все наши попытки что-то изменить ни к чему не приведут.
— Почему опять? И почему ты думаешь, что у нас ничего не получится?
Кубин тяжело вздохнул и подчеркнул надпись.
— Когда мы попали в это время и осознали где мы, у нас сразу появилась цель. Цель, с большой буквы. Ты меня понимаешь? — Я кивнул. — И времени как раз было в достатке, чтоб подготовится, помочь, объединить княжества, сделать русскую землю сильней. Ведь у нас было знание. Нам легко удалось достичь высокого положения и княжеского признания. Мы стали вхожи в княжеский совет, к нам прислушивались, но… — Дед Матвей переломил ветку, что держал в руках.
— Но всё тщетно. Князя интересовало совсем другое, а настойчивость пресекалась полным непониманием. Тогда мы решили разделиться. Ефпатин уехал в Рязань, Кулибин в Ростов, а я остался во Владимире. Стал ближником Юрия Всеволодовича. И начали всё заново. Но опять попытка вразумить князей провалилась, а после Липицкой битвы у нас просто опустились руки. Мы устали, понимаешь? Я уехал за Керженец и стал учить молодёжь уму-разуму, Ефпатин собрал дружину и стал ходить в набеги. Иван Петрович принял постриг, со временем стал настоятелем Храма Владимирской Божьей Матери в Китеже.