Завещание Сталина
Шрифт:
Не надо хвататься за всякое очередное учение и вопить, что все истины уже найдены и открыты. Все истины, — и слава Богу, — никогда не будут найдены и открыты, но всё же в этом жестоком, империалистическом мире возможно уцелеть только при одном условии: если знать и понимать гораздо больше того, что знают и понимают все наши противники.
А для этого необходимо черпать самое сокровенное и у тех великих мудрецов, которые жили прежде и которые понимали подчас главные законы мира гораздо глубже нас, потому что наблюдали мир во времена его драматических перевоплощений, тогда как мы можем его наблюдать только во времена трагических столкновений или политически однообразной
В конце 30-х годов, когда я впервые почувствовал себя в некоторой личной безопасности, сокрушив фактически правящую банду, состоявшую из псевдореволюционеров, я смог позволить себе обратиться к знаниям ушедших эпох.
Среди груд хлама было почти невозможно обнаружить хрустальные крупицы подлинных прозрений, но я был упорен и не торопился. И был, в конце концов, вознаграждён.
Я узнал, что уже наступали в истории времена, когда — по разным причинам — стремительно слабела общая культура и народы уже не могли на прежних основаниях поддерживать свои отношения. Тогда единственным спасением от крови и бестолковых с первого взгляда брожений с разных сторон было это — разойтись по домам. Может, даже не всегда разделиться, освободившись от даней в пользу более сильных, но отделиться и обособиться, чтобы в спокойствии исцелиться от духовного гниения.
Это наступает в эпоху смут, когда все требуют свободы, утратив её в своих сердцах, все претендуют на богатства, не желая созидать их собственными руками. Именно тогда карающей власти бога требуют все безбожники, об искоренении бандитизма громче всех кричат предводители бандитских шаек, о правах толкуют беззаконники и судят о людских делах наглецы и пройдохи, искусство врачевания присваивают себе закоренелые убийцы и о любви распространяются тайные пожиратели человеческих тел.
В это страшное время всеобщей смуты гибли цивилизации, ценности которых, возможно, превосходили наши. И смерть и муки могли продолжаться столетиями, пока не уничтожались все правящие династии, пока не сжигались все долговые книги, пока не упразднялись все договоры, пока народы не передвигались на новые места, а те, которые не могли передвигаться, парализованные многоголосием и вавилонской перемешанностью, не получали новых имён, новых пророков и новых богов.
Исследуя причины, вызывавшие эти страшные мировые потрясения, я открыл, что общее горе обрушивалось тогда, когда ростовщики одного какого-то племени начинали брать лихву со всех живущих, навязывая им свои представления о нужном и бесполезном, о славном и недостойном, когда уже начинали осуществляться сумасбродные и болезненные, но реальные планы установления всемирной власти.
Именно такое время подступает к нашему порогу. Две мировые войны освободили силы заговора, и сегодня мир опутывает долговая кабала из одного центра.
Что сможем противопоставить мы штурму наших крепостей, когда белорусы выйдут в поле пахать, а вайнахи будут гулять свадьбы, когда украинские шахтёры спустятся в угольные копи, а незримые «гегемоны революции» возьмут в свои руки нашу финансовую систему и станут похищать три четверти наших богатств? И каждый будет порицать власть за то, что она не может установить порядок и дать полную свободу произволу?..
Положим, я знаю, как восстановить порядок, как соблюсти высшие интересы народов и наций.
Но будут ли это знать после меня? Захотят ли знать? Не сделаются ли вновь рабами желудка и инструментами ничтожных похотей?
Да, нам угрожает бюрократия, перерождение, мелкобуржуазная стихия… Но прежде всего нам угрожает невежество управляющей верхушки. Если нас когда-либо сокрушат, то только потому, что партия превратится в кодло придурков
К сожалению, я не делал последовательных записей по горячим следам. Когда же спохватился, мой архив оказался разграбленным. Я знаю, что это были за грабители, — жаловаться на них бесполезно.
Моя встреча с Иосифом Виссарионовичем Сталиным относится к концу ноября 1952 года, когда общественность ещё ничего не знала о грандиозном заговоре, целью которого было физическое устранение верных соратников Сталина, попадавших в палаты Кремлёвской больницы. К тому времени в Кремле действовала сеть агентуры, формально служившей англо-американской разведке, а фактически — руководству мирового государства, созидаемого чужими руками с помощью масонских домов всего мира.
Советским людям стали известны лишь самые незначительные факты, как и тогда, когда шли процессы в связи с разоблачением политических заговоров 1936–1938 гг.: осторожный Сталин прекрасно понимал, что в многонациональном СССР заговору опасно придавать характер национальных противоречий, чего яростно добивались троцкисты, заявляя в провокационных целях, что «новое, антиленинское руководство» повсюду теснит прежде всего евреев, пользовавшихся у Ленина репутацией «прирождённых революционеров» и истинных создателей пролетарского государства. Сталин давно раскусил эту дешёвую шельмовскую тактику и выбил оружие хитрости из рук противников, осудив их за политические прегрешения.
«Дело врачей» побудило многое переосмыслить советского вождя. Он понял, что все его победы над противниками после 1924 года носили условный и временный характер, — они лишь изменили свою тактику, пользуясь тем, что всегда действовали по всем спектрам политики (считаясь с возможностью перемен).
Да, Сталин пользовался ГУЛАГом, но не он его создавал, не он вырабатывал способы перманентного террора над инакомыслящими. Да, Сталин сослал в лагеря многих очевидных врагов из числа евреев, но вынужден был (вот в чём хитрость распределения сил по всем борющимся направлениям!) возвышать тех евреев, которые якобы «не дрогнули, защищая верный партийный курс».
«Дело врачей» раскрыло ему глаза на бездну политической мимикрии и вероломства. Он чувствовал, что враг подобрался совсем близко, шурует уже среди «соратников», но у старого ветерана уже не было прежней молниеносной реакции, не оставалось прежних духовных и физических сил, — сказались нечеловеческие нагрузки и лишения…
Мне назначили время и пункт сбора (приёмная Президиума Верховного Совета СССР), предупредив, чтобы я ни с кем не вступал в контакты, пока не появится «старший».
И в самом деле, пока я ожидал в вестибюле, промелькнуло два знакомых человека. Оба были руководителями крупнейших военных предприятий страны. Разумеется, я и виду не подал, что узнал этих людей.
Потом появился «старший». В чёрной каракулевой шапке и длинном пальто, он обошёл приглашённых (их было четверо), пожав всем руки, и сделал жест — выйти на улицу. Там уже стоял автобус с зашторенными окнами. Мотор был включён — нас ожидали.
Мы молча заняли места и поехали, не задавая вопросов и не пытаясь открыть шторы и сориентироваться. Никаких мрачных предчувствий у меня не было, я понимал, что предстоит важный разговор, к которому допущены лишь самые доверенные лица.
Ехали мы долго, гораздо больше часа. Остановились у шлагбаума, где стояли два солдата в полушубках с винтовками. Из караульного помещения за густым ельником вышел стройный офицер, вежливо попросил документы прибывших, сверил фамилии с какою-то бумагой, и мы также молча, оставив машину, пошли по расчищенной от снега асфальтовой дороге — через лес.