Завещание сына
Шрифт:
– Машина нужна? – преградил путь усатый частник.
– Сколько?
– Это куда ехать.
– В Чертаново.
– Тыща.
– Спятил?
– Пятьсот.
– Триста.
– Сотенку набрось. Туда в пробках бензина больше нажжешь, – жалобно торговался усач.
– Хрен с тобой.
С трудом пробившись на проезжую часть к обшарпанному «жигуленку», Михеев скинул рюкзак и вздрогнул от перезвона своего мобильного.
– Глеб, вы где? – услышал он в трубке голос Аксенова.
– В частника грузимся. Мы на Ярославке.
– Я
– Поездка отменяется. Нас встречают, – огорчил Михеев усатого.
– Я из-за вас клиентов потерял, – проворчал тот и побежал назад к вокзалу.
– Что происходит, Глеб? – забеспокоилась Люба.
– Твой папочка за нами транспорт послал.
Он не успел договорить, как рядом с визгом притормозил микроавтобус. Из кабины выскочил коренастый крепыш.
– Ты Михеев? А рыжая – жена?
– Жена, жена, – отозвалась Люба, сгибаясь под тяжестью корзин. Голову она прикрыла платком, но рыжий локон из-под платка выбивался, и Дима его отметил.
– Все точно. Поехали.
– Как ты нас узнал? – спросил Глеб, с трудом проникая в чрево иномарки.
– Иван Вячеславович твой рост описал. Такую дылду за версту видно… Да и масть жены сходится.
Через заднюю дверь Дима в секунду забросил вещи, и вот они уже несутся по Садовому кольцу, вцепившись руками в спинки кресел.
– Ну ты и даешь! – восхищенно выдохнул Михеев, молотя макушкой по потолку салона.
– Нормально. Тебе, Глеб, в двенадцать часов надо быть на Чистых прудах. А сейчас половина десятого. Вам еще разгрузиться и перышки почистить. Так что времени в обрез, – со свистом обгоняя поток, сообщал Дима.
– Начинается… – вздохнула Люба.
– Что – начинается? – не понял Михеев.
– Москва начинается, вот что, – пояснила она и отвернулась к окну.
Дима умудрился подать микроавтобус задом почти в подъезд их чертановской башни.
– Тебя ждать? Или на свою сядешь? – поинтересовался водитель, подтаскивая корзины с дарами к лифту.
– На свою, – ответил Глеб, растирая затекшие коленки.
– А заведешься? У тебя тачка?
– «Жигуль». – И Михеев указал на присыпанный листьями автомобиль.
– Не заведешься, – убежденно предсказал Дима, быстро оглядев михеевский транспорт. – Шмотки поднимешь, спускайся. Вместе попробуем.
Но, к удивлению лихача Димы, «Жигули» Михеева с третьего раза завелись. Водитель Аксенова попрощался с Глебом за руку и укатил. Михеев запер машину и поднялся помочь жене разобраться с вещами.
– Сама разберусь, а ты садись есть. Ведь опять до ночи не появишься. – Люба на скорую руку соорудила из привезенных даров завтрак и посмотрела на часы. – У тебя на все про все пятнадцать минут.
Супруг заглотал пять бутербродов с домашней ветчиной из кабанятины, выпил пять стаканов компота и побежал одеваться.
В сыскном бюро Михеев
– Здравствуйте, господин директор, – елейно улыбнулся Грыжин.
– Спасибо, что не опоздали, господин директор, – в тон ему подпел Ерожин. Михеев застыл посередине комнаты и удивленно смотрел то на одного, то на другого. – Почему же вы стоите? Садитесь в ваше директорское кресло. – Иван Григорьевич взял Глеба за локоть и подтолкнул к столу.
– Чего вылупился, следопыт? – со смехом спросил Петр Григорьевич. Лицо молодого человека и впрямь могло рассмешить.
– Ладно, кончай морочить парня, – пристыдил генерал Ерожина и обратился к Глебу: – Садись, шеф. Мы не шутим. Ты теперь у нас за директора. Ерожин-то на государевой службе. А я к тебе в помощники. Не прогонишь старика?
Михеев продолжал молча взирать на обоих.
– Садись, Глеб. Хватит торчать каланчой, – приказал Ерожин. – Посмеялись и будет.
Михеев было присел на краешек, но подполковник впихнул его в глубь кресла.
– Времени, Глеб, нет. Я на полчаса подрулил. Директор теперь ты. Бюро будешь тянуть вместе с Иваном Григорьевичем. Я смогу только советом помочь. Иначе придется закрываться.
– Я готов работать, – твердо заявил молодой сыщик.
Иван Григорьевич улыбнулся, пожал Михееву руку и достал из-под стола непочатую бутылку коньяка «Ани».
Николай Грыжин уже третий свой день начинал со звонка в поликлинику, но Валентин Аркадьевич на работу так и не вышел.
Осень установилась солнечная, ни дождя, ни снега больше не выпадало, и октябрь вошел в нормальное сезонное русло. В девять тридцать Тоня, как всегда, молча подала завтрак. Арендатор закусил и решил прогуляться. Глина Переделкино за эти дни подсохла, и его туфли на коже вполне отвечали погоде. «Почему бы мне самому не отправиться в магазин? – подумал молодой предприниматель. – Кажется, я еще жив и в состоянии лично приобрести ботинки». Это соображение подняло затворнику настроение, поскольку сулило некоторое разнообразие в его печальном заточении. Приняв решение, бизнесмен изменил режиму и пренебрег телевизионным просмотром. Надев плащ и закутав шею шарфом, он поинтересовался у Тони, где находится ближайший промтоварный магазин.
– По шоссейке до переезда. За шлагбаум зайдете и увидите, он сразу в глаза бросается.
Ясное утро радовало глаз. Деревья, пережившие снежок, листву сохранили, и она светилась золотом и багрянцем. Николай открыл калитку и зашагал к шоссе. Новосел за время своих прогулок в Переделкине освоился и округу изучил. Но переезд, за которым начиналось Солнцево, а значит, и Москва, не пересекал. В столице осталась его прежняя жизнь, не хотелось воспоминаниями усиливать горечь от безысходности его теперешнего положения.