Завещание сына
Шрифт:
Пряники оказались, как и обещал хозяин, свежими, и чай сторож заваривать умел. Глеб с удовольствием тянул горячий напиток и смотрел в окно.
– С таким газоном работы много?
Глухов кивнул.
– Во всяком деле работы не избежать, но тут результат глазу приятен. Пострижешь – и словно ковер постелил. Не наше это изобретение, английское. У них и байка есть. Не слыхал?
– Не довелось.
– Они на вопрос, как получить настоящий газон, отвечают: «Очень просто. Сто лет стриги и сто лет поливай». Это мне хозяева рассказали.
– Нормальный совет, – согласился Михеев. – Сами-то хозяева где?
– В Швейцарии обосновались.
– Богатенькие Буратииы. Здесь такая вилла, там, наверное, не хуже.
– Там не бывал. Но думаю, ты прав. Хозяева у меня солидные…
– Чем же они занимаются?
– Я не спрашивал, они не говорили…
– Вы ближайших соседей всех знаете? Новых бандюков среди них нет?
– Нет. В этом конце только одну дачу продали. Купил молодой да шустрый, похоже именно, как ты говоришь. Прежний дом сломал, новый начал. Да не достроил. Убили. Его стройка под дождями второй год мокнет.
– Где убили, здесь?
– В Москве. По слухам, солнцевская братва его порешила, чтобы не совал нос в чужие владения…
– Это участок у плотины?
– Он самый.
– Вот вы природу понимаете, с ежиком дружите, – перешел к конкретному делу Глеб. – Неужели не слышали ничего в ту ночь?
– И утром бы не услыхал, если бы ни Берта. Очень уж сука своим лаем докучала. Я бы и не чухнулся. Но у меня тут еще один дружок завелся. Тошка.
– Это еще кто?
– Белочка. Я ее по утрам жду. Приходит угощаться. Вот я и затревожился, не загнала ли ее легавая на одинокий куст. Пошел выручать, а там этот лежит.
– Я когда к вам топал, собака не лаяла. Не реагирует на чужих?
– Ее Дорохов, сосед, после того случая в Москву увез и родственницу придурочную тоже. Теперь там никого, – пояснил Глухов.
– Значит, ничего не слышали? – Глухов покачал головой. – Выходит, зря я у вас время отнял. К тому же пряник съел, – повинился Глеб.
– Кушай еще. Ты вон какой здоровый. Тебе и кила мало. Не стесняйся, хозяева платят хорошо, на пряники хватает. А с человеком живым поговорить приятно. Хоть и люблю я один, но иногда тоска берет.
Глухов подвинул ближе к гостю вазочку с пряниками и налил ему свежего чая. Михеев радушием хозяина с удовольствием воспользовался. Сторож подлил и себе в кружку, но пить не стал, поднялся и вышел со словами:
– Погоди, я сейчас. – Вернулся через минуту и выложил перед Михеевым ручку. – Вот эту вещицу я рядом с овражком нашел. Только милиция уехала, выбрался прогуляться и нашел. Возьми, может, на пользу.
Михеев вынул из кармана платок, рассмотрел самописку, аккуратно завернул и, поблагодарив сторожа, убрал в карман.
– Не покажете, где нашли? Не у самой речки?
– Почему не показать, покажу. Но нашел я ее не у речки, а на проселке. На солнышке кончик блеснул, я и поднял. Пишет знатно, проверил.
Провожая гостя, Глухов показал, где поднял самописку. Михеев еще раз поблагодарил старика, попрощался с ним за руку ч, вглядываясь в землю, сложился в вопросительный знак. К месту находки отчетливо вели следы сапог самого Глухова. Но рядом вился след велосипеда. Тоже довольно размытый, но вполне различимый. Михеев догнал сторожа:
– Тихон Андреевич, а вы случайно тут велосипедиста не видели? Может, не в тот день, раньше.
– Ездит тут один по утрам, – припомнил старик. – Но после того снега я его не видел. А дня за три был. Думаю, местный, из писателей, для здоровья накатывает.
– Вот
– Может, и увижу. Местечко у нас небольшое. На велосипеде все Переделкино за полчаса объедешь, а пешком тебе далеко.
Глеб ухмыльнулся и зашагал к шоссе. Короткий осенний день заканчивался, и Михеев спешил засветло добраться до асфальта. Следственная группа еще продолжала свою работу. Михеев вручил криминалисту Медведенко находку Глухова и поспешил дальше. Через пятнадцать минут он выбрался на цивильную дорогу, стер о придорожную траву прилипшую к сапогам глину и еще через десять минут заводил своего стального коня. Расстояния подмосковного дачного местечка у таежного охотника, привыкшего ради одного выстрела отмерять не один десяток километров, и вызывали ухмылку на слова сторожа «пешком тебе далеко». Он бы и до центра Москвы от Переделкина часа за два пешком дошагал.
В маленьком просмотровом зале курить не разрешалось. Волков каждые полчаса выныривал в коридор, спускался по лестнице и усаживался в кресло у окна. «Курительное место» редко пустовало. Но громкие голоса коллег не мешали Тимофею думать, поскольку никаких путных мыслей в его голове пока не возникало. Майор просмотрел уже около двадцати кассет из квартиры Вольно-вича, и все без толку. Видеосъемкой, как понял следователь, Вольнович зарабатывал на хлеб. В основном он снимал празднества богатеньких клиентов. С десяток пленок запечатлели пьяное застолье с дурацкими шутками, танцами и всевозможным съестным обилием. Заказчики оператора высоким интеллектом не отличались, и их сборища до отвращения походили одно на другое. Да и хозяева с гостями, несмотря на разницу в возрасте и степени волосяного покрова, казались на одно лицо.
На нескольких кассетах Волков отсмотрел свадьбы. Героями трех видеофильмов выступали зеленые юнцы в черных костюмах и девочки в шикарных подвенечных платьях. Юные молодожены явно воспринимали брак как продолжение детских игр, а свадьбу – как очередной подарок родителей. Но в сюжетах Гиминея все же было и некоторое разнообразие. Имелась съемка, где жениху и невесте перевалило за сорок. Из реплик «молодых» Волков сделал вывод, что пара уже лет пятнадцать вместе и теперь решила оформить свою связь в ЗАГСе. Под крики «горько!» жених не только лобзал невесту, но и тянул огромные лапы ей под кофточку, чем вызывал неописуемый восторг гостей.
Тимофей глубоко затянулся, воткнул окурок в переполненную пепельницу и вернулся в зал. Необработанными остались шесть кассет. Майор вздохнул и продолжил просмотр.
Очередное торжество происходило в бане. Трое голых мордастых мужиков хлестали пиво, лупили о деревянный стол воблой и безо всякой видимой причины гоготали. Затем в помещении появились девицы, и съемка стала смахивать на порнографию. Интереса банный репортаж у Тимофея не вызвал. Он смотрел на экран и думал, как такие одноклеточные кретины в состоянии заработать большие деньги? Во всяком случае, не головой, подытожил он свои размышления. Глядя на тупые самодовольные рыла, майор ловил себя на мысли, что жалеет этих людей. Подобные типы тратили жизненные силы, часто рисковали башкой, убивали друг друга, и все это для того, чтобы нажраться, напиться и. трахнуть как можно больше не слишком чистоплотных шлюх. И еще при этом норовили запечатлеть свои «подвиги» на пленку. До чего же тоскливо, вздохнул он и поставил следующую кассету.