Завещание ворона
Шрифт:
Извилистые лабиринты подземелья окружали его, над головой что-то электрически гудело, и слышались, как будто, тяжкие хлопанья крыльев. А в конце одного из бесчисленных коридоров мелькнула и тут же исчезла фигурка в комбинезоне...
— Таня...
Какая-то непреодолимая сила подняла его, закружила и понесла, всасывая во тьму, как пылесос пылинку. Вот на одном из виражей показался бодро шагающий человечек, все в том же комбинезоне, но теперь с чемоданчиком в руке. Своей конкретной, кожистой чернотой чемоданчик диссонировал с зыбкой тьмой галлюцинации.
Вихрь опустил его куда-то, где было тихо, и колеблющийся красно-желтый свет брезжил из-под белой с синими стеклами двери, на мгновение приоткрывшейся, чтобы впустить черную фигурку с чемоданчиком. И тут же захлопнувшейся.
— Свет... — сказал Нил, — Таня, возьми меня с собой в свет.
С белого перекрестья, разделявшего на четыре части синюю стеклянную плоскость двери, на Нила скалился овальный бронзовый череп, и голос сказал:
— Это другой свет...
— Это другой свет, — повторил Нил...
— Эй, какой еще другой свет, мы пока на этом. Просыпайся, говорю, приехали. Вон его дом...
Нил протер глаза и недоуменно посмотрел сначала на Назарова, потом на то, что было отделено от него стеклом автомобиля.
Дом производил впечатление не столько размерами, сколько ухоженностью и какой-то рекламной, нежилой опрятностью. Стекла в арочных окнах сверкали, будто только что отмытые патентованным моечным средством, стены сияли девственной белизной, лужайка перед домом была идеально ровной, подстриженная трава лоснилась, как искусственный газон на футбольном поле, на балконе над портиком гордо реял, демонстрируя все тринадцать полосок и пятьдесят звездочек, традиционный американский флаг.
Хотя в воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка.
Белое крыльцо завершалось белой фигурной дверью. С синими стеклами и бронзовым овалом посередине. Череп? Нет, всего лишь медный молоточек, используемый в качестве звонка.
— Поехали отсюда, — чуть слышно проговорил Нил.
— Что? — не понял Назаров. — Что ты сказал?
— Я сказал... Поехали отсюда. Быстрей...
— Ты перегрелся. Фэрфакс же четко сказал, что ждет нас.
— Нас никто не ждет.
— Эй, амиго, ты шутки шутить вздумал? На попятный пошел? Так не пойдет.
— Макс, ты извини, но... Мне что то не по себе... Такое чувство, что никакого Фэрфакса там нет...
— Ты или спятил, или... Ну хорошо, давай позвоним ему. Телефон далеко?
Набрав номер, Назаров долго не отрывал аппарат от уха, лицо его с каждой секундой делалось все удивлен ней.
— Странно. Не подходит... Хотя, он ведь говорил про поломку в доме. Может быть, именно телефон... Что нам мешает проверить?
— Я не пойду!
— Заладил! Мне силком тебя тащить? Впрочем, лад но, сиди, если хочешь, так и быть, попрошу хозяина выйти и лично пригласить тебя в дом...
Назаров вышел, хлопнув дверцей, и по идеально ровной дорожке направился к белой двери.
Автомобиль стоял в густой тени высокой сирени, и хотя жара была основательная, в салоне не припекало. Необъяснимая тяжелая истома опять сковала тело. Нил откинул голову на подголовник и вновь отдался сну, похожему на маленькую смерть...
Сине-белые двери приотворились, на мгновение вы темнив пространство, и закрылись вновь.
На белых ступенях стояла Таня Захаржевская.
В черном обтягивающем комбинезоне, в бейсбольной шапочке с длинным козырьком, с черным кожаным чемоданчиком в руке.
— Вот так. — Она сняла шапочку, встряхнула рыжими кудрями.
— Таня! Таня! — сдавленно крикнул, откуда-то снизу. Нил.
Она раздвинула в улыбке яркие губы, показав два рядка мелких, хищных зубов.
— Не ходи за мной, Баренцев. В твоей жизни еще будут и Макс, и остров...
— Таня...
Глаза открылись сами собой, широко, резко, как выстрел.
Нил моргнул, недоумевая, посмотрел на часы.
От прибрежного ресторанчика они отъехали почти сразу после разговора с Фэрфаксом, в начале второго. Дорога едва ли заняла более сорока минут. Допустим, они приехали в половине третьего. А сейчас его часы показывали двадцать пять четвертого.
Получается, он проспал около часа.
Но удивительно было не это. А то, что ни Назаров, ни хозяин дома, политик с голосом респектабельного проповедника, так и не показались, не разбудили его, не пригласили войти. А ведь, помнится, мистер Фэрфакс так спешил обсудить предстоящую сделку...
Тоже заснули, что ли? Три взрослых мужика, среди бела дня, внезапно и одновременно?..
Нил взялся за ручку, намереваясь выйти и узнать, в чем дело. Взгляд его бессознательно проследил предстоящий маршрут: несколько шагов по аллее, дальше лужайка, крыльцо... Все застывшее, безмолвное, неживое...
Краешек глаза автоматически зацепил какое-то движение, сосредоточился...
По тенистой, утопающей в магнолиях аллее стремительно удалялась фигура в черном комбинезоне, с черным чемоданчиком в руке...
Та, которую он впервые увидел именно в филологическом дворике, и которую с первого взгляда полюбил всеобъемлющей, мучительной и обреченной любовью семнадцатилетнего девственника. Потом пришла Линда, его первая женщина, первая жена, но любовь — вторая. Пришла — и ушла в Большую Неизвестность, куда спустя шесть лет сорвалась Лиз, нежная и нежданная третья любовь.
Тогда как первая вот-вот исчезнет за поворотом...
Рассудок вопил: нет, это невозможно, этого не может быть...
Потерян Лиз, не поверив надгробному камню на лондонском кладбище, долго и безуспешно разыскивал он хотя бы малейший след Тани Захаржевской-Дарлинг, хватаясь, как утопающий за соломинку, за минимальное внешнее сходство. Таня виделась ему в облике то продавщицы косметики в парижском «Прантан», то канадской лыжницы на австрийском курорте, то молодой англичанки, промелькнувшей в новостях Си-Эн-Эн в связи с каким-то гуманитарным фондом...