Завещатель
Шрифт:
На томографию я попал только через неделю. Меня раздели до гола и запихнули в круглую цилиндрическую полость какого-то массивного прибора. Томографа, очевидно. В руку дали резиновую грушу, с требованием сжать ее, «если будет плохо». Голову при этом зафиксировали легкой пластмассовой маской, отдалено напоминающей вратарскую.
— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык… — стучал томограф.
И нафига мне эта груша? Так приятно стучит, успокаивает даже. Можно подумать о чем-нибудь хорошем. Например — о книге, которая лежала в моем рюкзаке.
— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык…
Один вид радостно оранжевой
— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык…
Как хорошо!
Спокойно, и приятно.
Лежи себе…
Потом я прошел полное обследование и мне прописали лекарство способное в определенной мере купировать начинающийся приступ. Ничего патологического врачи во мне ничего интересного не выявили. Никаких аномалий.
20. Ольга
Никаких аномалий, не природных, не погодных, синоптики не выявили, но в воздухе ощущалась какая-то тяжесть и напряжение.
— Мам, ты же мне отдала не все бабушкины записи? Да? — сразу же бухнула я, как только отец заперся в туалете.
Родители пришли поздно, и мама меня опять удивила.
— Ты… ты о чем? — мать будто вся закаменела от моего вопроса.
— Мам, ну не надо! — сказала я.
— Откуда ты это все узнала? — снова вопросом ответила мама.
— Мне рассказала Фаина Александровна Тум. Она сейчас в психбольнице, но я не понимаю, что она там вообще делает. На мой взгляд, она совершенно здорова.
— Вот черт, старая стерва… — с явной досадой и неожиданной злостью пробормотала мама. — А ты-то как до нее добралась?
— Спасибо, добрые люди помогли, — с плохо скрываемой ноткой злорадства в голосе сказала я. — А что?
— Я не хочу… — мама задумалась, — не хотела тебе говорить. Часть записей моя мама зашифровала.
— Ну и?..
— Ну и велела отдать тебе.
— Так почему?.. — не понимала я.
— Что — почему? Потому. Я прочитать не смогла. Там не слова, а сплошь какие-то цифры. Ты тоже не сможешь, а будешь только нервничать и беспокоиться. И потом. Если она их зашифровала, значит там что-то опасное, в этих записях. Я не хотела тебе говорить о них.
— Мам, ну только не мне говори ерунду, ладно? Тут что-то не так, согласись! Это же не твой стиль, беспокоиться о том, что я буду нервничать. Может, скажешь, наконец, в чем дело-то? Хватит темнить, я давно уже не маленькая.
Мать долго молчала и смотрела в окно. Со стороны проспекта доносились перестуки трамваев и обычный городской шум.
— Ладно. Только обещай, что не наделаешь глупостей, — почему-то сравнительно быстро и просто согласилась мать. Не похоже на нее.
— Чтобы их не наделать, нужно хотя бы знать, что это за глупости, и в чем они состоят.
— Ладно, слушай. Завтра мы с отцом уезжаем. Тебе я оставляю те бабушкины записи, что были зашифрованы. Я не могла их читать — бабушка не разрешала. Это — только для тебя. Если что — звони, как смогу — приеду. Но думаю, что ты и сама потом прекратишь попытки — там что-то неразборчивое, возможно бабушка просто ошиблась и смысл теперь уже потерян.
«Фигасе! Не бабушка у меня была, а да Винчи со своим кодом! Только Дэна Брауна нам сюда не хватает!»
— А бабушка… Она кем работала вообще?
— Не знаю, — недостоверно ответила мама. Слишком уж поспешно. Все-таки я не первый год знаю свою мать.
— Почему? — не отставала я.
— Что «почему»? Ну, вот не знаю, и все! Понимаешь, она работала в каких-то секретных организациях, и чем там они занимались, я просто не спрашивала. Знала, что нельзя. Даже когда мама ушла на пенсию, я из нее так и не смогла ничего вытянуть.
— А хоть пыталась?
— Много раз. Но твоя бабушка или отшучивалась, или прямо заявляла, что время еще не пришло.
— А сейчас?
— Что — сейчас? — мать явно тянула время. Зачем, спрашивается? Она что меня плохо терперь знает? Или забыла? Я же все равно добьюсь своего, причем сегодня.
— Сейчас-то надеюсь, время уже пришло?
— Откуда я знаю? Может быть, и нет. Но я все-таки должна передать тебе ее записи, я обещала ей…
Потом моя мать извлекла из-под крышки стола тетрадку. Там оказался нехитрый тайник. Такую же, старую тетрадку в дерматиновой обложке как у меня уже были, только черную.
— Вот, владей, — сердито заявила мама, кинув тетрадку мне на колени. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждала. Но если что-то случится, то немедленно звони, поняла?
— Что должно случится? Со мной?
— Не знаю. Я действительно не знаю! Только сразу же зови меня на помощь, обещай!
Я пообещала, и сразу же впилась в тетрадку. Первая страница читалась нормально:
«Эти записи только для моей внучки Оленьки. Никто не вправе даже пытаться прочесть их. Да падет проклятие на голову всякого, кто нарушит мое желание и мою волю…
<…>
Оля, как жаль, что я не дожила до того момента, когда ты вырастишь, чтобы лично передать тебе все свои знания и умения. Но ты у меня умная девочка, и я почти спокойна за тебя. Для начала прочитай эти тетрадки. Просто прочитай и ничего не делай. Потом, когда ты прочитаешь всё, (но не раньше!) ты сможешь читать заново и делать те упражнения, которые я тут указала…
<…>
…Теперь старинные немецкие часы… Это вообще никакие не часы, а индикатор опасности. В нормальном состоянии они стоят, но когда тебе будет грозить какое-то зло, Часы дадут о себе знать. Беда в том, что они работают только тогда, когда ты рядом, в квартире. Или имей их всегда при себе, или назначай встречи с неизвестными тебе людьми только при наличии рядом Часов….»
Ну, про эти часы я уже знала. Еще мама предупреждала меня.
«…Маски, когда нужно, вешай в своей комнате. Пока они лежат в шкафу, потому что тебе еще не нужны. Но если ты захочешь придать силы какому-то человеку, пусть он уснет под взглядом этих масок. Сама старайся много не спать при них, это потом приведет к появлению ночных кошмаров…»
Далее шли столбики цифр:
1451601 2050525 0215501 0662902 2131109 3031734
0231034 4572331 1070623 1630828 1202224 1135904 1052112 2140504 3183022 5010609 3200302 6153501
4566004 2140504 4104012 2031218 3040802 3450725