Завет Адмирала
Шрифт:
Штабс-капитан Соколовский, был личным порученцем Колчака и отвечал за груз в поезде, в том числе и за золото.
Внешность Соколовского сразу выдавала в нем старого служаку: подтянутый, всегда со свежей сорочкой, краешек которой выглядывал из-под ворота мундира, в выглаженных галифе и тщательно вычищенных сапогах. Лицо штабс-капитана, ухоженное, в пенсне, с небольшой бородкой клинышком и щеточкой усов указывало на хороший вкус, образование и принадлежность к представителям потомственных дворян Российской Империи.
Перед
После известия о гибели Колчака штабс-капитан, офицеры и казаки из личной охраны Верховного стали выбираться из города, уже не рассчитывая на благоприятный исход событий.
Эскадрон, вымотанный зимней дорогой, был в пути уже вторую неделю, рыская в поисках выхода из окружения, в которое попали сопровождающие адмирала Колчака солдаты, офицеры и казаки.
Пришло время покинуть город тем, кто до последнего был с адмиралом. Самый короткий путь по железной дороге на восток был перекрыт, а соединиться с обезглавленными войсками генерала Каппеля, стремительным броском обошедших город и сминая заслоны красных, ускользнувших за Байкал, не удалось.
Отставшие от основных отрядов казаки решили идти к станции Култук по льду реки Иркут с тем, чтобы уже за станцией выйти на тракт и железную дорогу в обход Байкала. Если же дорога будет захвачена врагом, оставалась возможность спуститься на лёд Байкала и идти вдоль берега на восток. В эту пору лёд на озере был еще крепок.
Вот в таком состоянии полного разочарования, раздумий и растерянности передвигались по льду реки казаки и офицеры из окружения Колчака, чтобы спасти себя, ведомые знатоком мест сотником Кондратием Хватовым.
В деревне, переполошив собак, изводящихся в лае, казаки разместились во дворах, на которые указал Хватов. Время было позднее и вымотанные дорогой люди, едва перекусив, уснули.
Казаков распределили по соседним избам, по два-три человека в каждую, организовав постели прямо на полу, на которых и разместились вповалку.
Господ офицеров с секретным грузом и охраной принял у себя староста в просторном своем доме.
В домах с прибывшими новыми постояльцами сразу распространился резкий мужицкий дух пота, табака, кожи и машинного масла.
При вхождении в Шаманку отряда колчаковцев деревня насторожилась, ощетинилась и затаилась. До глубокой ночи не спали мужики, всё ждали – не пойдут ли по дворам шкодить прибывшие. Но поначалу обошлось: ночь прошла спокойно и наступил морозный, в инее на избах и деревьях, в густом тумане, рассвет.
Утром, едва рассвело и дымы из труб выстроились, устремившись в высь и оживили зимний пейзаж, выспавшиеся и отогревшиеся казаки в одной из изб, взялись наверстывать упущенное: потребовали накрыть стол и подать непременно самогона, да затопить баньку.
На столе появился мороженный розоватый на срезе увесистый шмат сала с кристаллами крупной соли, аккуратно завернутый в белую ткань, пара хлебных караваев, десяток золотистых луковиц. В тазике торчала айсбергом и таяла большущая белая шайба замороженного молока. К столу хозяйка подала и чугунок свежесваренной, парящей и источающей аромат, картошки.
Усевшись за стол, казаки вопросительно посмотрели на хозяйку, - вдову, уже не молодую, и та, быстро сообразив, извлекла из подпола бутыль с самогоном. Казаки дружно рассмеялись, отметив, что приятно остановиться у столь сообразительной хозяюшки. Женщина в ответ зарделась и смутившись, быстренько ушла с глаз долой разгулявшихся мужчин.
Под одобрительные и сальные шуточки казаков хозяйка скрылась за печкой, где и сидела теперь в основном с притаившейся там девкой лет пятнадцати, которой было и любопытно происходящее в их хате и в то же время одолевал страх: мамка наговорила строгостей и предостережений, требовала ни в какую не вступать в общение с пришлыми, опасаясь, что снасильничают малолетку.
Девчонка тем не менее храбрилась и порывалась все выскочить из хаты, показаться лишний раз пришлым людям, но мамка одёргивала девку и заставляла сидеть тихо.
– Не нарывайся, Ксюха, - цыкала на дочь мамка, а молодая, ощутив одобрение казаков её показной решимостью, всё более вела себя так, как не подобает по мнению матери себя вести скромной девушке среди чужих мужиков.
К обеду нежданно прибывшие гости уже были изрядно пьяны и разбрелись по избам, в которых остановились казаки для общения и долгих разговоров.
Теперь сидя по хатам, казаки сокрушенно размышляли о том, что их ждет впереди. Ситуация складывалась так, что исхода их службе видно не было.
Заговорили было о том, что пришла пора кинуть эту службу и отправиться по своим домам, а то, не ровен час, господа офицеры заведут их в такую переделку, что и ног не смогут унести.
Но возникли сомнения.
Сомневающиеся заявили о том, что здесь среди тайги будет сложно найти нужную дорогу и следует довериться знающему сотнику Хватову, чтобы вывел он казаков к железной дороге, а там, за Байкалом атаман Семёнов со своими казаками сдерживает красных и они смогут или примкнуть к ним или двигаться дальше самостоятельно.
– А язык, как известно и до Киева доведет, - завершил разговор урядник Запашный.
– И не только до Киева доведет, и до могилы проводит, - продлил мысль урядника, как выдохнул, сидящий у печи, угрюмый с обвисшими усами казак Родион Хопров, который маялся который день желудком и от того имел крайне болезненный вид.
Казаки в ответ на остроту Хопрова, невесело рассмеялись.
Сокрушаясь над своим положением, старый казак Селезнёв тем не менее балагурил, понуро склонившись над столом: