Завет Адмирала
Шрифт:
Из Москвы от Ленина, как отклик на известие о задержании Колчака пришла директива с зашифрованной подписью и с характерным стилем Ильича о необходимости сделать всё «архинадежно».
«Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске».
В этот день, когда Сибирская армия уже толкалась на окраинах Иркутска, выбирая последний фураж в скудных закромах сельчан, в тюрьме состоялся последний допрос адмирала Колчака, а вечером было принято поспешное постановление Иркутского Военно-революционного комитета о его расстреле.
Допрос длился более двух недель, производимый специальной комиссией во главе с председателем Иркутской ВЧК Самуилом Чудновским. На допросах Колчак держался достойно, стараясь не называть имен тех, кто мог пострадать от его слов.
Одним из скрытых мотивов советских руководителей в Москве было желание уничтожить, может быть одного из главных свидетелей страшного убийства царской семьи и близких к ним людей в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге.
Именно Колчак приказал создать следственную группу и направил её для расследования страшного по форме убийства, исполнив то, что не могли сделать с июля 1918 года назначенные, казалось бы, заинтересованной властью, следователи.
В январе 1919 года адмирал Колчак возложил на генерала Дитерихса общее руководство по расследованию дела об убийстве семьи бывшего императора Николая Романова:
«Настоящим повелеваю всем местам и лицам исполнять беспрекословно и точно все законные требования Судебного следователя по особо важным делам Н. А. Соколова и оказывать ему содействие при выполнении возложенных на него по моей воле обязанностей по производству предварительных следствий об убийстве бывшего Императора, его семьи и Великих Князей».
На основании проведённого длительного и тщательного расследования Соколовым был составлен отчёт, в котором убедительно было доказано, что императорская семья убита, трупы расчленены и сожжены, а останки уничтожены серной кислотой, частью брошены в шахту, а частью погребены в полотне дороги.
Выходило, что злодеяние было совершено не единожды, а как бы четырежды и если математические вычисления способны оценить степень жестокости содеянного, то знак сложения лишь отчасти отражает точную оценку, ибо процесс физического уничтожения известнейших и значимых для всей России людей, в том числе детей, не повинных в той катастрофе, в которой оказалась страна, переходит в плоскость нравственности, веры и совести.
Через несколько месяцев после январского распоряжения Верховного Правителя России адмирала Колчака, увесистый том приобщенных к расследованию документов, собранных Соколовым, был на столе Колчака, и картина страшного убийства была уже вполне понятна тем, кто был знаком с документами из папки.
Генерал Дехтерикс, ознакомившись с делом и докладывая Колчаку охарактеризовал эти убийства как
«особо исключительными по зверству, полными великого значения, характера и смысла для будущей истории русского народа».
3. В начале поиска золотого клада
После изучения статьи в газете, что обнаружил Евгений в архиве, покой покинул его.
Время еще было каникулярное и, хотя еще многое нужно было сделать по оформлению своего отчета о практике, которую он быстрёхонько по договоренности прошел в местной геолого-съемочной экспедиции, хотелось взяться за поиски того таинственного ящика, что тащили с собой и наверняка спрятали казаки у реки, отступая под пулями, отстреливаясь от наседавших на них красных бойцов.
Вернувшись в университет, Евгений решил зайти в деканат, где обычно, несмотря на каникулы просиживал заместитель декана Пётр Наумович.
Пётр Наумович, был уже человек очень почтенных лет, многие годы работал именно в деканате и снискал известность среди студентов своим добрейшим к ним отношением и не скрываемой простой общения.
Свои дети у Петра Наумовича выросли и разъехались по всему свету.
Жена, к несчастью, скончалась, и оставалось в жизни старого преподавателя только его работа и многочисленная студенческая братия, что заменяла ему и детей, и внуков, питала энергией и задором.
Пётр Наумович не уставал наставлять молодых шалопаев, разменивающих время, отпущенное на образование и саморазвитие, на самые разнообразные и извращенные методы прожигания бесценного ресурса жизни и данных им в займы возможностей.
Не редко можно было наблюдать сценку по воспитанию очередного проходимца неравнодушного к его судьбе Петра Наумовича. Не стесняясь подбирать выражения старый преподаватель отчитывал:
– Ты мне скажи, чем занята твоя садовая голова? Шалопай! Ты почему опять взялся пропускать занятия? Ты знаешь, обалдуй, моему терпению скоро придет конец, а потом, ой, как пожалеешь! Будешь, проходимец, мерить солдатские сапоги, а когда очередной раз начнёшь мотать свои вонючие портянки, вспомнишь меня!
Студенты не обижались, а даже с гордостью рассказывали, что нынче опять Наумович вправлял мозги: понимали, что замдекана страшно не любит лентяев, но всегда на стороне студентов, стараясь облегчить не простую их жизнь и хоть как-то направить на верный путь.
Силами Петра Наумовича, для раздражения студенческого нерадивого сообщества над его столом был повешен кусок стенгазеты, как-то подготовленный на конкурс. В газете самокритично, сами студенты, показали на картинке фигуру современного типичного прогульщика-двоечника с уныло опущенной головой и торчащим из кармана огромным смартфоном и текст, который, как казалось Петру Наумовичу, отрезвляюще действует на шалопаев, к которым он причислял прогульщиков и хвостистов.
Текст гласил:
Я бы сделал подвиг неспеша
Или бы открытие озвучил,
Но страдает – мается душа:
Нафиг это ей, - ведь все по барабану….
Я шагаю на занятья – как на пытку,
Снова препод будет гнать тоску,
А в кармане мой смартфон – он прыткий,
Мне с ним так забавно и легко.