Заветы Ильича. «Сим победиши»
Шрифт:
«Он хотел высказать какую-то мысль или какое-то желание, — пишет Кожевников, — но ни медсестра, ни Мария Ильинична, ни Надежда Константиновна совершенно не могли его понять. И он начал страшно волноваться». И еще запись: «В.И. хотел что-то сказать, но не смог… и безнадежно махнул рукой»11201121.
В минуты, когда Владимиру Ильичу было плохо, он не любил и не хотел сторонних глаз. А теперь они постоянно маячили перед его глазами. И это тоже был сильнейший фактор беспокойства. Все эти мартовско-апрельские недели в приемной постоянно дежурили, как правило, по шесть-восемь немецких и русских врачей. Каждый день, группами и в одиночку, именитые профессора приходили к нему, внимательно осматривали и ощупывали, задавали одни и те же вопросы, назначали прежние лекарства и процедуры и уходили на очередные консилиумы, результаты которых тут же докладывали Политбюро.
12 апреля Кожевников записывает: «Мы всесторонне обсудили вопрос о терапии… Об этом мы доложили Политбюро. Политбюро дало утвердительный ответ… В.И. стал мне объяснять что-то. Я спросил его: “слишком много докторов Вас навещает?” Он обрадовался, закивал головой, стал говорить: “вот, вот” и похлопал меня по плечу»1.
И другая запись: «Получается впечатление, что В.И. надоели бесконечные врачебные посещения и он хочет, чтобы его возможно меньше беспокоили». Однажды, когда у него находились Фёрстер, Минковский, Крамер и Кожевников, Ленин, обращаясь к Фёрстеру, сказал: «Man muss…» и запнулся. Профессор решил подсказать: «Man muss Konsilium». На это «В.И. засмеялся, отрицательно покачал головой и сделал жест отрицания рукой»11221123.
Журнал «Знание — сила» опубликовал фрагменты из воспоминаний Освальда Бумке, который дал выразительную зарисовку этих консилиумов: «Русские врачи, — пишет Бумке, — были необычайно хорошо подготовлены в медицинском отношении, все они были хорошими диагностами и блестящими исследователями, некоторых осеняли великолепные научные идеи. Одного им недоставало — способности действовать».
О том, насколько плотно опекалась деятельность медиков, Бумке, видимо, не знал, хотя и присутствовал на встречах в Политбюро 24 и 27 марта. Но нерешительность врачей он подметил довольно точно…
«Нередко мы часами, — пишет Бумке, — спорили о мерах, которые у нас принимают помощник врача или медсестра. Когда же эти переговоры, подчас прерываемые рассуждениями… о русской и немецкой душе, о каком-нибудь научном труде или вопросе мировоззрения, приносили хоть какой-то результат, внезапно один из русских врачей вновь заводил ту же волынку: “А вы не думаете, что лучше бы сделать то-то и то-то?” В конце концов, кто-нибудь из немецких врачей брал на себя смелость, выписывал рецепт и заботился о том, чтобы бумажка с рецептом была не позабыта на столе, а отдана в аптеку»1124.
Справедливости ради следует отметить, что поговорить и пофилософствовать не в меньшей мере любили и зарубежные светила. В скоплении медицинских звезд вообще был тот недостаток, что они не всегда прислушивались даже друг к другу, ибо каждый знаменитый профессор был вполне самодостаточен. Поэтому лечащие врачи в тех случаях, когда они не соглашались с какими-то назначениями, попросту откладывали эти рецепты в сторону1.
Но совсем уж несправедливым было бы предполагать, что приглашенная профессура манкировала своими обязанностями. Наоборот, все они действительно старались помочь своему пациенту. За время пребывания в Москве они наслушались стольких разговоров и слухов, что стали даже углубляться в политику и прониклись всей исторической важностью возложенной на них миссии.
Тот же Освальд Бумке вспоминал, что участники консилиумов «прилагали всяческие усилия сохранить жизнь Ленина, поскольку… после его смерти ожидались приход к власти радикального крыла [партии], отмена новой экономической политики, разрыв любых торговых отношений с заграницей и полный экономический крах России»11251126.
Ну, а сам Ленин, в эти особенно тяжкие для него дни, реагировал ли он на происходящее за стенами квартиры, за пределами столь плотного медицинского окружения? Есть основания полагать, что — да. И связано это было прежде всего с предстоящим партийным съездом.
По сложившейся после 1917 года традиции, партия проводила свои съезды (VII, VIII, IX, X, XI) в марте каждого года. XII съезд поначалу также предполагали собрать в конце марта 1923 года, но позднее перенесли на середину апреля. А 26 марта на заседании Политбюро ЦК заслушали доклад Каменева и Куйбышева о съезде Грузинской компартии.
Как раз в конце марта Ленин чувствовал себя отвратительно. Временами, когда болезнь наступала, Владимир Ильич приходил в сильнейшее волнение, решительно отказывался от лекарств и еды, что-то говорил, пытался встать с постели. И врачам, не понимавшим причин этого, порой казалось, будто сознание больного начинает отступать и у него начинаются галлюцинации.
Однако Кожевников, пожалуй, самый наблюдательный из лечащих врачей, еще 23 марта отметил, что это состояние Владимира Ильича каким-то непостижимым образом связано с содержимым шкафа, стоявшего в углу комнаты. Того самого шкафа, в котором Ленин хранил свои документы1127. Так, может быть, он хотел или надеялся… Не будем, впрочем, пускаться в область догадок и предположений.
На заседании Политбюро 26 марта прения были бурными. Троцкий отстаивал три предложения: 1) отозвать с Кавказа Орджоникидзе, 2) констатировать, что Закавказская федерация своим чрезмерным централизмом искажает идею советской федерации, 3) признать, что группа Мдивани является не «уклоном» от партийной линии, ибо «их политика в этом вопросе имела оборонительный характер — против неправильной политики т. Орджоникидзе»1.
Нетрудно заметить, что эти три предложения в определенной мере связаны с теми тремя пунктами записи, которую Владимир Ильич продиктовал Фотиевой вечером 14 февраля11281129. Однако в той форме, в которой их предложил Троцкий, они были отвергнуты.
Впрочем, и прежнее решение Политбюро от 13 января, приводившееся выше, претерпело существенные изменения. Из Грузии отзывали лишь П.Г. Мдивани и АА Гегечкори, как «наиболее склонных обострять отношения» и создающих «непреодолимые препятствия» для примирения. Коте Цинцадзе, вместо отзыва из Грузии, вводился в состав ЦК КПГ. Предложение Троцкого об отзыве Орджоникидзе отклонили пятью голосами против двух, а вопрос о составе Заккрайкома отложили до приезда его членов в Москву.
В Тифлисе 14 марта Каменев и Куйбышев совместно с «представителями обоих течений Грузинской компартии» разработали проект тезисов. И теперь Каменеву, Зиновьеву и Куйбышеву Политбюро поручило составить проект письма к членам Грузинской компартии.
Решение Политбюро так определило его содержание: «Указать на ошибки обеих сторон и настаивать на основании оценки этих ошибок, на необходимости сотрудничества обеих групп. В письме должно быть также обязательно указано на ошибки, допущенные при объединении наркоматов в осуществлении федерации и особенно подчеркнуть неправильность чрезмерных обвинений меньшинства со стороны большинства»1130.