Заветы Ильича. «Сим победиши»
Шрифт:
А преподаватель московского комвуза С Л. Гоникман на полном серьезе, глубокомысленно произнес «почти целую речь на тему о том, что “историческое явление не могло сложиться иначе, чем оно сложилось”». Что же касается выступления Ларина, заметил Владимир Ильич, то он явно перепутал необходимость регулирования денежного обращения с регулированием промышленности330.
Отвечая им, Ленин сказал: «Суть дела вот в чем: имеет ли сейчас практическое значение признание ошибки? Сейчас осуществлению нашей экономической политики мешает ошибочное применение приемов, которые в других условиях были бы, может быть, великолепны, а теперь вредны». И
И лучше всего это доказывало выступление старого большевика, секретаря Московского совета профсоюзов С.М. Сем-кова, знакомого Ленину еще по школе в Лонжюмо, который «очень ясно сказал: “Что вы говорите о государственной торговле! В тюрьмах нас торговать не учили”».
Такого «комчванства» Ленин выдержать не мог: «А воевать нас в тюрьмах учили? А государством управлять в тюрьмах учили? — спрашивал он. — А примирять различные наркоматы и согласовывать их деятельность — такой, весьма неприятной, штуке учили нас когда-нибудь и где-нибудь? Нигде нас этому не учили».
«Тов. Семков, — заключил Владимир Ильич, — обнаружил ошибку, которая есть в рядах партии». Суть ее «состоит в перенесении приемов, подходящих к “штурму”, на период “осады”… Эту ошибку надо сознать и исправить»331332.
С окончанием гражданской войны, размышляет Владимир Ильич, мы боремся с «экономическим кризисом», с «распадом», (отдельно он выделяет и — «с послевоенной распущенностью»), Всем «надоела лень, разгильдяйство, мелкая спекуляция, воровство…» Для всех было ясно, что это — проявление «мелкобуржуазной стихии». И точно так же все знали, что для преодоления кризиса необходимы «организованность, дисциплина, повышение производительности труда»333.
Чего не знали? Вернее, что не вполне учитывали? — спрашивает Ленин. — Что за этим кризисом стоит вполне определенная «общественно-экономическая почва». И это не абстракция, не земля, не территория, а огромная масса крестьянства, составляющая большинство населения страны. И оно твердо решило, что двигаться вперед можно лишь «на почве рынка и торговли»334.
С началом НЭПа мы отступили на один шаг назад — к госкапитализму, то есть к концессиям, аренде госпредприятий и т. п. Что касается взаимоотношений с деревней, то думали, что после отмены продразверстки они будут строиться на основе товарообмена, а он «предполагал, — пишет Ленин, — (пусть молча предполагал, но все же предполагал) некий непосредственный переход безторговли, шаг за шагом к социалистическому продуктообмену»1.
Но и с товарообменом ничего путного не получилось. Разрушенная войной промышленность не смогла обеспечить необходимого количества товаров, и сама «жизнь, — отмечает Ленин, — сорвалатоварообмен и поставила на его место куплю-продажу». Вот и надо теперь решать главный вопрос: идти вперед «на почверынка, торговли или противэтой почвы?», а говоря проще, со всей массой крестьянства или против него?335336337
Сразу
Задавались на Московской губпартконференции и такие вопросы: «“Где границы отступления?”… До каких пор мы можем отступать?…Этот вопрос, — отвечал Ленин, — неправильно поставлен, потому что только дальнейшее проведение в жизнь нашего поворота может дать материал для ответа на него».
А «отступать будем до тех пор, пока не научимся, не приготовимся перейти в прочное наступление. Ничего больше на это ответить нельзя… Надо браться за конкретную работу. Надо внимательно рассмотреть конкретные условия, положение, надо определить, за что можно уцепиться, — за речку, за гору, за болото, за ту или иную станцию, потому что, только когда мы сможем за что-нибудь уцепиться, можно будет переходить к наступлении. И не надо предаваться унынию…»338
В последующие дни наступивших октябрьских праздников Ленин выступает на собрании рабочих Прохоровской мануфактуры и собрании рабочих завода «Каучук» (6 ноября), на собрании рабочих, красноармейцев и молодежи Хамовнического района Москвы и собрании рабочих завода «Динамо», а вечером 7-го присутствует на торжественном концерте в Большом театре.
А далее опять непрерывная череда встреч, бесед, заседаний. 8-го участвует в заседании Политбюро, 10-го председательствует на Совнаркоме, 11-го — на СНК и СТО, 15-го — Совнарком, 17-го — опять Политбюро, 18-го сразу три заседания — Политбюро, СНК и СТО, 22-го — СНК, 24-го — Политбюро, 25-го — СТО, 26-го — Политбюро, 29-го — Совнарком. В повестках дня этих заседаний по 20–30 вопросов, каждый из которых требует напряженного внимания1.
Немудрено, что к концу месяца Владимир Ильич вынужден был вновь обратиться за советом к врачу. Федор Александрович Гетье пишет, что «Ленин обратился ко мне за советом по поводу какого-то странного состояния, испытываемого им. По его словам, однажды проснувшись, он почувствовал себя не так, как всегда: голова была несвежая, его не тянуло к работе. А работа, дававшаяся раньше легко, требовала от него напряжения внимания и соображения, чувствовалась какая-то общая вялость, апатия… Он попробовал прибегнуть к испытанному средству, к которому прибегал раньше, когда чувствовал себя утомленным — к охоте. Но и охота не освежила его. Это смутило его…»
Незадолго перед тем Ленин получил информацию о том, что Павел Борисович Аксельрод, перед умом и эрудицией которого в давние годы Владимир Ильич преклонялся, заболел настолько, что стал совершенно неспособен даже к писанию статей. И вот теперь, пишет Гетье, Ленину «пришла мысль об Аксельроде и что он, подобно последнему, становился неработоспособным»339340.
Федор Александрович успокоил его: хотя симптомы болезни несколько видоизменились, все дело по-прежнему в крайнем переутомлении. Диагноз доложили Политбюро, и 3 декабря состоялось решение о предоставлении Ленину десятидневного отпуска между 2 и 17 декабря.