Заветы Ильича. «Сим победиши»

Логинов Владлен Терентьевич

«…Если кто-нибудь спас Россию и русское хозяйство за это время, — продолжил Ларин, — то это сделали лучшие силы рабочего класса, вопреки злоупотреблениям, злоумышлениям и неспособности к работе в новых условиях буржуазных деятелей, которые были поставлены во главе этих фабрик и заводов…Мне хочется напомнить превосходные слова на этот счет самого великого мечтателя земли русской, который на этот раз сказал… (Голоса. Кто это?) Вы желаете знать, кто этот фантаст? Вы это узнаете по слогу».

И Ларин стал читать фрагмент из речи Ленина в январе 1920 года на III съезде совнархозов о том, что в массе рядовых рабочих и крестьян скрываются тысячи талантливых организаторов, которые способны вывести Россию из

нищеты. «Это сказал, как вы догадываетесь, Владимир Ильич Ленин, — закончил свою речь Ларин. — И это его высказывание я противопоставляю его теперешнему настроению, мимолетному, как надо надеяться»¹.

Ларин мог бы и не доказывать здесь, что рабочий класс сохранил русскую промышленность, сказал следующий оратор — генеральный секретарь Профинтерна С.А. Лозовский. Сегодня проблема не в отвлеченных суждениях о рабочем классе, а в том, чтобы определить линию работы в профсоюзах «в… конкретных условиях, в лето от рождества Христова…

1922-е».

Капиталистические отношения, рождающиеся на почве НЭПа, не сводятся к аренде и измеряются не десятками тысяч рабочих. Перевод госпредприятий на хозяйственный расчет, их соревнование с предприятиями частными нередко происходит «за счет большей эксплуатации. Задача союзов¹, и особенно коммунистов в союзах, заключается в том, чтобы при этом соревновании… максимум интересов рабочего класса был сохранен».

Мы уже видели такую практику, когда во время экономических конфликтов на бастующих заводах коммунистические ячейки продолжали работать. Но тогда отрыв от массы неизбежен и рабочие «пойдут с теми, кто ничего общего не имеет с ячейками и борется с коммунизмом и с нашими профсоюзами»⁵⁸⁴⁵⁸⁵.

Слово взял Давид Рязанов. Совершенно очевидно, говорил он, что «без разделения функций организации и управления не может быть нормального хода производства». И функция управления должна находиться не в руках профсоюзов, а у экономических органов советского государства. Но Томский в этой связи полагает, что мы вообще «временно… отстраняем рабочих от этой работы», дабы не отпугнуть буржуазию.

Отсюда и колебания в вопросе о стачках. Да, «малокультурные рабочие… иногда не знают, что у них имеются другие способы отстаивания своих интересов…» Но это не повод для запрещения стачек. Статьи Зиновьева и других на эту тему лишь запутывают вопрос. «Право бастовать остается, и остается нерушимо в Советской конституции».

«Я остаюсь при старом убеждении, что, даже отступая назад, мы не должны отступать дальше, чем это указывает практика буржуазно-демократических республик…» Там, например, тарифы устанавливаются по соглашению предпринимателей с профсоюзами. Этим тарифам придается публично-правовой характер закона. Почему же нам не воспользоваться такой практикой.

Коснулся Рязанов и вопроса об отношении к специалистам: «В силу целого ряда условий мы получили на свою долю огромную массу весьма бесталанных, безграмотных спецов. Такие безграмотные спецы плохо устраивались и при старом порядке». Ленин призывает беречь всех спецов, как зеницу ока. Да после этого эти бездарные спецы, «которые так заполнили наши учреждения… задерут нос превыше Ивана Великого».

Если на управленческие органы не будет управы, «то они… в своем влечении к хозяйственному расчету готовы будут отказаться от всего — от программы, от марксизма, а будут кричать: вот мы какие! Мы за половинную плату довоенного времени выкачиваем теперь больше, чем в довоенное время! Вот до какого чистоганного восторга доходят представители новейшей экономической политики…»¹

Последним в прениях по докладу Томского выступил Троцкий. «…Как говорил в докладе т. Ленин третьего дня, — сказал он, — мы начали в хозяйственной политике крутым и непримиримым разрывом с буржуазным прошлым… Что вместо этого? Централистический верховный священный ВСНХ, который все распределяет,

все организует, обо всем заботится… Мы на этом плане осеклись. Почему? Потому, что оказа- ⁵⁸⁶⁵⁸⁷ лись недостаточно подготовленными или, как формулировал т. Ленин, в силу нашего низкого культурного уровня… Тут была в общем и целом революционная неизбежность, — но… ошибка была в том, что пролетариат брал на себя невмоготу в области хозяйственного строительства».

НЭП определил крутую перемену профессиональной политики партии. Конечно, Томский лучше Рокфеллера будет отстаивать интересы рабочего класса. Но «Рокфеллер положит Томского на обе лопатки в 5 минут… в области маневрирования на рынке… Здесь мы у него, у Рокфеллера, должны учиться». И очевидно, что маневрирование несовместимо с контролем профсоюзов над повседневной работой хозорганов. Контроль можно осуществлять «через общегосударственные учреждения».

Ошибается Рязанов и в отношении к спецам. Раз мы вынуждены учиться «у буржуазных спецов в этой проклятой коммерческой сфере», то неизбежно и повышение их роли в нашем обществе. И история на московском водопроводе, где группу рабочих за травлю спеца отдали под суд, это «окрик авангарда рабочего класс по отношению к рабочему классу в целом».

«Разве не бывало так, — напомнил Троцкий, — что во время отступления армия беспощадно расстреливала дезорганизаторов? Кого? Подлецов? Вовсе не всегда, нередко людей, которые растерялись, свихнулись… Расстрел был жестоким орудием предостережения другим. В хозяйственной области тоже необходимы бывают суровые меры».

Обращаясь к Рязанову, Троцкий сказал: «Вот вы написали очень хорошую книжку — “Комментарии к Коммунистическому манифесту”… (Рязанов-. Потому что я нашел свободное время во время удаления моего из профдвижения.) Если дело обстоит так, то Рязанов этим произнес против себя самую убийственную реплику… Потому что комментариев, которые он написал к Коммунистическому манифесту, никто из нас не напишет. Я не думаю, чтобы нашелся человек, который знал бы так досконально марксистскую литературу, как Рязанов — тут ему и книги в руки…»¹

С заключительным словом выступил Томский. Из речи Троцкого вытекает, сказал он, что «на основании рынка мы должны отбросить рабочих от управления… Это никуда не годится…» Не надо путать хозяйственный вопрос с политикой и педагогикой — «воспитанием рабочих масс в духе управления». Да и на практике «отбросить рабочих» немыслимо, ибо «на профсоюзы и на коммунистов в профсоюзах давят всей своей тяжестью многомиллионные беспартийные массы».

Что же касается Рязанова, то он «напоминает мне того хорошего человека, — пошутил Томский, — про которого тесть сказал: “Хороший у меня зять, умеет танцевать, петь и говорить, только не тогда, когда следует все это делать”». Его позиция по отношению к спецам неприемлема, «ибо масса на почве голода, стремления к уравнительности во что бы то ни стало, конечно, будет настроена против спецов. Спец живет лучше, ему платят больше, спец командует… Конечно, многие спецы воруют, но многие и не спецы воруют… Надо из спецов отобрать лучшее и создать условия, чтобы они могли себя проявить в достаточной степени».

Относительно критики Ларина Томский заметил, что воюет он «фантастической статистикой. Кто же не знает, что в Метрополе, в комнате Ларина, в любой час и минуту каждый может узнать, сколько яиц в Советской России находится с теми, которые вы съели и которые вы кушаете в настоящий момент? Кто не знает цены этой статистике с потолка?»

Ларин доказывал, что рабочий класс спас после революции производство. «Кто об этом спорит? Ленин спорит? Я спорю? Но нас в данное время не интересует, кто спас Рим. Нас интересует вопрос, как и кто будет строить новый Рим… Каков в данной экономической обстановке наиболее целесообразный метод управления производством? На этот вопрос отвечать надо, и на него Ларин ничего не отвечает, и Рязанов не отвечает»¹.