Заветы Ильича. «Сим победиши»

Логинов Владлен Терентьевич

Той же схоластикой веет и от утверждения Преображенского о том, что наша политика в вузах противоречит программе партии. Да, в программе написано, что комячейки и рабфаки наша опора. Но и те и другие «делают ошибки и мы должны их исправлять, это — азбучная истина. Как тут поправить, я не знаю… Но знаю, что пересол у нас имеется в смысле линии рабфаков и комячеек против профессоров». И когда ЦК увидел, что «тут был пересол…, тогда является Преображенский, вынимает программу и говорит: никаких политических уступок… Это — нарушение программы».

Что же такое с ним происходит? «Это делается

оттого, что читается буква за буквой и строчка за строчкой, а на дальнейшее человек глядеть не хочет. Выдернул цитату… Если так начать управлять партией, то это приведет нас, наверное, к гибели»¹.

Для характеристики своих оппонентов Ленину приходится анализировать не только их политические воззрения, но и в какой-то мере вторгаться в сферу психологии. Существует определенный тип людей, говорит Владимир Ильич, — «которые любят проявлять свою натуру; это стремление законно, если у человека богато одаренная натура и он хочет ее проявлять. Дай бог всякому». Но когда речь идет о политике, «ЦК должен смотреть за тем, чтобы натура проявлялась с пользой»⁵⁶⁶⁵⁶⁷.

Посмотрите на Осинского: «У Осинского сильная его сторона — с энергией и нажимом наступать на то дело, за которое он берется». Он относится к числу «тех людей, которые по любому вопросу дадут платформу» или могут «сесть и в 10 минут написать систему управления». И вот «этот человек предложил перейти к системе кабинетной. Я утверждаю, что этот человек навсегда абсолютно убит. Я не стану это разбирать, подробно полемизировать, интерес весь в том, чтобы такая громадная сила, как Осинский, была бы использована правильно»⁵⁶⁸

Или возьмите выступление Ларина: «В его преданности и знании дела, — говорит Владимир Ильич, — и тени ни у кого нет сомнения…» Нет сомнения и в том, что он «человек очень способный и обладает большой фантазией. Эта способность чрезвычайно ценна. Напрасно думают, что она нужна только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности, но у тов. Ларина ее маленький избыток».

Когда он говорит нечто вроде того, что Госплан собирается «сдать в аренду s железнодорожного транспорта» — все это фантазии. Они усугубляются тем, что когда Ларин говорит, он не только «увлекается», его начинает подгонять «его собственная речь», он вообще перестает слышать.

По поводу истории с консервами «он обвинял меня и очень весело шутил и смеялся… Ларин тут сидел, все великолепно слышал и все великолепно помнит и сейчас же, взойдя на эту трибуну, сказал: “Ленин забыл, по болезни, — простим ему на этот раз, — что для траты золотого фонда нужно войти в Политбюро”… Ни одной копейки золотой на консервы не давали, давали бумажки советские и — представьте себе — купили».

«Конечно было бы смешно и нелепо думать, — продолжал Ленин, — что Ларин, говоря так, делает это из злых намерений; нет, не в этом дело, но у него фантазия

летает за триллион километров, и от этого получается то, что дело запутывается».

То, о чем говорилось в докладе, кажется Ларину «прописями». Но еще в начале 1918 года насчет прописей меня, сказал Ленин, высмеивал левый эсер Камков: «Ленин проповедует сегодня “Не укради”, а завтра прибавит: “Не прелюбы сотвори”. Вот и вся премудрость Ленина». Как и Камков тогда, так и Ларин сейчас не понял, что «прописи» имеют прямое отношение «к основным моментам нашей новой экономической политики».

За годы Гражданской войны мы «накопили много геройских людей, которые закрепили безусловно перелом во всемирной истории». Но это не оправдание для тех из них, кто не понял необходимости заново учиться решению новых задач. И начинать надо с азов, с прописей.

Ну, а что же делать с тов. Лариным? Владимир Ильич отвечает: «Например, я бы сказал так, что, если бы весь запас фантазии Ларина разделить поровну на все число членов РКП, тогда бы получилось очень хорошо. (Смех. Аплодисменты.) А пока мы этой операции сделать не можем, до тех пор государственное, хозяйственное, плановое, экономическое дело предоставить Ларину нельзя…»

Необходимо засадить его за написание учебников — «там его качества чрезвычайно были бы полезны, тогда бы у нас была разрешена задача, которую т. Троцкий хорошо подчеркнул, заявив, что основное дело сейчас — воспитание нового поколения, а его не на чем воспитывать». И вообще, «если правильно приложить силы Ларина и Осинского, при отсечении их неверных устремлений, мы получим гигантскую пользу от применения их сил»⁵⁶⁹.

И совсем другое дело с Шляпниковым. Шляпников пытался тут шутить, сказал Владимир Ильич, — «шутка, конечно, хорошая вещь. Без шуток, конечно, нельзя говорить на большом собрании, потому что люди устали; надо по-человечески понимать. Но есть вещи, которыми шутить непозволительно; есть такие вещи, как единство партии».

В той ситуации, которую создал внутри страны НЭП. В том положении, когда извне мы окружены врагами, «если мы этакими вещами будем шутить, тогда речи не может быть о том, чтобы мы устояли в трудном положении, в котором мы находимся… Так играть нельзя! Мы знаем, что от борьбы в партии мы немало теряем… И за этот год ЦК с полным правом может сказать, что партия пришла на съезд менее фракционной и более единой, чем в прошлом году». И, по убеждению Владимира Ильича, это «едва ли не главное завоевание…»¹

Через всю его речь, в самых различных вариантах, проходила мысль: «Пролетариат не боится признать, что в революции у него то-то вышло великолепно, а то-то не вышло. Все революционные партии, которые до сих пор гибли, — гибли от того, что зазнавались и не умели видеть, в чем их сила, и боялись говорить о своих слабостях. А мы не погибнем, потому что не боимся говорить о своих слабостях и научимся преодолевать слабости. (Аплодисменты.)»⁵⁷⁰⁵⁷¹.